Трудное было турне?
Владимир Федосеев: Самым трудным для оркестра в этой поездке были долгие автопереезды. В Японии: даем концерт, потом - в автобусы. И 470 километров! Потом то же самое было в Европе: из Швейцарии в Германию, из Нюрнберга - в Прагу. Кто-то подсчитал, что за три недели мы проделали на авто 3740 километров, а еще на поездах - 1300.
Концертов много было?
Владимир Федосеев: Восемь - в Японии и Корее. Три или четыре - в Швейцарии, десять - в Германии. Концерт в Праге. А играли сколько! "Леонору", Первый фортепианный концерт Бетховена, "Манфред" Чайковского, "Героическую" Бетховена, Концерт Рахманинова, Второй виолончельный концерт Шостаковича. В Европе с нами выступил Максим Венгеров с Концертом Брамса.
А что, Венгеров опять заиграл?
Владимир Федосеев: Заиграл, и, знаете, просто очень хорошо.
Почему концерт в Праге посвятили победе над Наполеоном?
Владимир Федосеев: Здесь, на пресс-конференции в Праге посол России Сергей Киселев замечательно сказал, что победа России над Наполеоном имела всеевропейское, а не только для нашей, русской истории, значение. А потом мы ведь - оркестр имени Чайковского. А Чайковский любил Дворжака. И Дворжак очень любил Чайковского. Понимание у них было и симпатия взаимная. Может, потому что оба были художники такого настоящего, крупного лирического плана. Вот мы и сыграли Серенаду для струнных Чайковского.
В Серенаде, если вспомнить начало, там молитва настоящая слышна. О "бессмертии души", том самом, о котором и у Толстого словами Пьера Безухова: "Меня убить? Мою бессмертную душу?"
Владимир Федосеев: Ну, вот вы сами все и объяснили. Победа над Наполеоном, она русским внушила такое безграничное ощущение свободы. Счастья. Веры. Значит, она и о бессмертии души.
В программу победы над Наполеоном у вас входит Увертюра Чайковского "1812 год". И в мире сейчас никто так, как вы, не играет эту Увертюру. Таким, если угодно, имперским звуком. С такой искренней патетикой. Все как будто стесняются ее официальности.
Владимир Федосеев: Чего же стесняться? Чайковский был монархист. Убежденный. Он признавался в этом в письмах к фон Мекк. И к тому же он был человек верующий. А для верующего царь - кто? Ставленник божий на земле. И если времена меняются? А люди стесняются верить, любить, поклоняться чему-то вечному, родному? Я этого не понимаю. Гимн - монархический он или какой - его и надо играть как гимн. Мы эту Увертюру играли сейчас в Японии. Там есть такой молодежный оркестр города Хиого, кстати, город совсем недалеко от места атомной аварии расположен, и все в нем было разрушено. Поверите ли, они там за год выстроили прекрасный концертный зал. Полторы тысячи мест. И вот этот оркестр много раз просил, чтобы наши концертмейстеры приехали к ним и поучили играть Чайковского. Японцы же считают Чайковского своим, японским композитором. Но вот как-то все не получалось. А тут мы приехали, и я на Увертюру "1812 год" в наш оркестр посадил этих японцев: по два первых пульта - все наши, а затем один человек наш, один - японец. О, как это было! Они такие старательные. Умницы. Выучили партии наизусть. В общем, прямо на радость прозвучало.
Что еще запомнилось?
Владимир Федосеев: А вот как в Нюрнберге наш немецкий импрессарио Йорг Видель, он бывший контрабасист и, понятное дело, очень любит контрабасистов, вынес после концерта к сцене огромные коробки и стал одну за другой вручать контрабасистам. Девять коробок с контрабасами. Я стою, думаю: "Ну что?" И объявил: "А сейчас для господина Виделя, ну и, конечно, для публики "Воспоминание о вальсе" Свиридова". Разрядил, так сказать, обстановку.
Сейчас назад в Москву с оркестром?
Владимир Федосеев: Нет. Через два дня в Вене с Венским симфоническим будем давать две Шестые симфонии.
Буду угадывать. Одна из них - Чайковского?
Владимир Федосеев: Вот и не угадали! Шостаковича и Вайнберга.
А что в Москве: сразу юбилейный фестиваль?
Владимир Федосеев: Снова не угадали, до него у нас 27 ноября последний концерт "Царского" абонемента. "Царь Эдип" Стравинского.