Поделиться
Легенда Королевского коллектива связана, конечно, не с голландским монаршьим домом, пожаловавшим почетный титул оркестру в 1988 году к 100-летию Концертгебау, а с огромными музыкальными традициями и богатой историей, в хронику которой вошли крупнейшие имена минувшего столетия - не только дирижерские, но и композиторские: Рихард Штраус и Малер, Стравинский, Дебюсси, Лютославский, Берио, Адамс и многие другие, персонально работавшие с оркестром. И хотя многие старейшие европейские оркестры гордятся своей исторической "бронзой", оркестр Концертгебау выделяется среди них своей скромной, сосредоточенной и очень "человеческой" интонацией. Когда играет этот оркестр, возникает ощущение, что музыка, словно приближается к слушателю, становится понятнее, яснее. Хотя репертуар у оркестра крупногабаритый, масштабный, философский по духу - симфонии Малера, Брукнера, сочинения Рихарда Штрауса, Шостаковича.
В Москву музыканты привезли Вторую симфонию Малера и Симфоническую поэму Рихарда Штрауса "Жизнь героя", как раз посвященную композитором в 1898 году оркестру Концертгебау и его главному дирижеру Виллему Менгельбергу, руководившему оркестром 50 (!) лет. "Титульное" для коллектива сочинение прозвучало в их первой программе в Большом зале консерватории, где присутствовали королевская чета Нидерландов - король Виллем-Александр и королева Максима. Про инцидент, который случился на пороге Большого зала (в венценосных гостей швырнули помидором), в зале никто не догадался. Улыбки не дрогнули на королевских лицах. А оркестр начал программу Третьим фортепианным концертом Бетховена в исполнении Ефима Бронфмана. Это было рафинированное, созерцательное исполнение сочинения, значительная часть которого предусматривает патетику и драматизм страстей. Но красота звука у Бронфмана, прозрачность пассажей, аккуратность, тщательная отточенность фразировки, деликатная динамика, удержавшая звук на границе меццофорте (а Марис Янсонс соответственно - баланс оркестра на тихих и плотных звучностях, "подменявших" громкость), создали "поздний" образ бетховенского концерта, словно в другом измерении приоткрывающий суть не героического, а вечного.
Такого же рода коллизия возникла и в знаменитой симфонической поэме Штрауса. Несмотря на экспрессию стремительно взвивающейся валторновой темы "героя", страстно подхваченной оркестром, целостная драматургия этого "автопортрета" Штрауса, оказалась, как и в концерте Бетховена, более зрелой - это уже портрет "бывшего" героя, словно со стороны наблюдающего катаклизмы собственной жизни. Благородный, слитный оркестровый звук, безупречные соло скрипки, грандиозное звуковое полотно, где самые сложные по драматургии места словно фиксировались, "тормозились" Янсонсом, чтобы отчетливо проступали и философский, и фантасмагорический смыслы. Янсонс в своей интерпретации приоткрывал, как "кулису", театральность борьбы героя, наслаивая звуковую "суету сует" из музыкальных автоцитат Штрауса, из тщательной координации оркестровых тембров и ритмов. В его трактовке, возможно, не доставало внутреннего огня, декадентского "спазма", зато была ясность музыкальной ткани, четкий драматургический смысл. Общее впечатление подпортили неожиданные киксы валторн.
Зато исполнение Второй симфонии Малера в Концертном зале Чайковского подтвердило репутацию оркестра Концертгебау как лучшего интерпретатора Малера. В этом исполнении поразила не только ясная трактовка Янсонса Второй симфонии в духе Екклезиаста, его идеальное чувство формы, тонкое понимание пропорций в соединении разных смыслов в целое, но и совершенно особенный, неповторимый, светящийся "золотом" звук оркестра, словно окутывающий, обволакивающий зал. Идеальные унисоны, тончайшая разрядка тембров, где каждая группа инструментов вслушивается, общее мягкое "дыхание" - без пароксизмов и энергетических накатов, абсолютный ансамбль, который точнее определить как музыкальное "тело". Все это, конечно, не только исполнительские традиции, наработанные оркестром за 125 лет. Это и человеческое обаяние, которое скромно излучает оркестр Концертгебау и которое обеспечивает ему долгую яркую жизнь.