Поделиться
Из нового, в его биографии неизвестного - Сокуров стал преподавать в Нальчике, в Кабардино-Балкарском университете, где впервые за всю историю Северного Кавказа был набран режиссерский курс. 12 его взрослых уже учеников имеют возможность там слушать отечественного киноклассика регулярно. Для того, чтобы повторить их каждодневный культурный опыт, не надо было лететь в Нальчик - достаточно было оказаться в Сочи. Эпизодические фрагменты разговора - ниже.
- Все было бы просто, если бы мне самому не приходилось сидеть в окопах, - я был свидетелем, сам все это видел, и у меня отбило всякое желание разговаривать об этом сегменте современного игрового кино. Подавляющая часть режиссеров, которые снимают современное игровое кино про войну, не имеют ни малейшего представления о внутренней сущности военного акта, о том, что там, где начинается бой, заканчивается любая этика и эстетика. В этот момент нет никаких каналов выхода на человека - есть только один канал выхода на смерть. Ни одной тропинки в сторону жизни нет. Если ты будешь находиться там и думать о сохранении своего бренного живота, ты никогда не выполнишь свою воинскую задачу, и скорее всего, ты сам погибнешь. Никаких эстетических признаков в том, что происходит во время боя и после его завершения, мне наблюдать не приходилось. Хотя я видел и в Чеченской республике, к сожалению, и на границе с Афганистаном, где есть весьма привлекательные и даже романтические пейзажи, которые, как казалось бы, должны нас смирить с этим. Каким должно быть это кино, если есть жгучее желание у режиссеров показать, как люди стреляют друг в друга, я не знаю. У каждого свое отношение. Мне кажется, что люди, которые никогда не были в подобных условиях, мужчины, которые никогда не держали в руках автомат и никогда не служили, никогда не приближались к армейской непростой системе взаимоотношений и законов, этим мужчинам лучше воздержаться от съемок такого кино.
Потому что мировое кино, и в первую очередь американское, создает систему привлекательных признаков военного кино. Это большая ложь. Никогда человек, в которого попадают пули, не говорит и не кричит того, что показывают нам в кино. Никогда человек, которого перевязывают, и который теряет сознание и дурно пахнет, не ведет себя так, как вам покажут артисты из Москвы, Нью-Йорка или Парижа. Ничего общего с актерской природой проживания на экране это не имеет. Но военным, наверное, нравится, когда показывают такие красивые боевые картинки. Потому что они-то сами не знают, как они выглядят в это время. Когда я сам снимал время боев, я всегда выключал камеру, когда понимал - я сейчас это сниму, меня сейчас пристрелят, я не уцелею, а эта кассета попадет куда-то. А если его жена, дочь, не дай бог, сын увидят, как в одних трусах, весь загаженный, измученный отец, брат, сын воюет, и как это вообще происходит. Что будет для отдельно взятого человека? Снимая кино, нельзя не думать об отдельно взятом человеке. Не надо думать о стране, не надо думать о народе - они сами о себе позаботятся. А вот отдельно взятый человек - это наша с вами грандиозная ценность. И наш профессиональный долг - защита его чести и достоинства.
Вопрос в том, удается ли режиссеру игрового кино забыть о себе? Это не вопрос ненависти к войне вообще - это вопрос прекращения культивирования метода насилия как выхода из самых разных обстоятельств. Будь то человеческая жизнь, жизнь социальных слоев, взаимоотношения государства и личности. Изжить конфликтную, смертоубийственную природу вряд ли удастся. Но стремится к облагораживанию нравов, конечно, на самом деле это самая главная задача кинематографистов. И не вспоминать прошлое, не губить друг друга злой памятью. А жить все же дальше и уметь прощать.
Не знаю, как относиться к курению вообще, но у меня нет сомнений, что сквернословие на экране - это тупик. В современном обществе, которое в культурном смысле деградирует без сомнения, огромные расстояния создают очень рискованные пространства для существования культуры. В культурном контексте Россия, конечно, специфическая страна. Та степень изощренности сквернословия, какая накоплена в русском армейском, а сначала тюремном общении, которая сегодня становится общегражданской терминологией, очень опасна. Когда школьники, учителя, врачи, в магазинах, банках, институтах начинают постепенно замещать речь более сложную и многозначную простыми короткими словами из мата - надо посмотреть, что это будет за общество. Потому-то сквернословие - та самая граница, дальше за которой начинается насилие. И массовый допуск сквернословия к общему пространству культуры страны и поощрение этого есть первая ступень к оправданию и к такой социопсихологической подготовке всеобщего взаимного насилия.
Это то, что имеет отношение к этапам деморализации общества. Никому из своих коллег я не делаю замечания - каждый выбирает свой язык, но я полагаю, что это тупик, если актер начинает выражаться нецензурными словами: значит, что-то не смог найти режиссер или автор в той системе великого огромного русского языка, на котором русская культура взрастала. Поэтому это вопрос - остаемся мы с русской культурой, признаем мы объективные незыблемые ценности, - не фундаментальные, подчеркиваю - простые ясные ценности русской культуры, или мы открываем все ворота и окна. Культура должна осуществлять некий надзор над народом. Сомнений у меня в этом нет.
И последнее. Сквернословие - это все же мужская речь. Прямо скажем. И очень обидно, что мужчины отдают эту часть своей речи в национальное пользование, что они разрешают этим пользоваться женщинам, тогда как должны бы запретить. В первую очередь я сейчас в адрес русских людей говорю - на Кавказе я никогда не слышал, чтобы были такие "манеры".
Почему в моих фильмах нет красивых сексуальных женщин? Это же субъективное восприятие - кому кто нравится, какой человеческий и женский тип. В "Молохе" есть красивые женщины. Да, итальянских актрис в моих картинах не было и не будет, конечно. Но русские женщины будут. Японки есть. У меня представление о красоте немножко другое, наверное. В практике культуры - не только современной, но и вообще, мужчины являются такими хищниками-потребителями. Им все время кажется, что они знают природу женщины, и только они могут о сущности женщины рассказать. Мне почти, кроме Бергмана, не приходилось встречать никого, кто понимал бы, что такое судьба женщины. Но ему для этого надо было семь раз жениться и семь раз развестись. О чем это говорит - что путь постижения женской личности - это тяжелейшая работа, к которой большая часть режиссеров не готова. Вообще искусство эксплуатирует женщину, а женщина этому почему-то рада. Главный женский признак - это благородство и целомудрие во всех смыслах этого слова. Сексуальный подтекст не может быть мерилом для создания произведения - на мой взгляд. Может быть, появятся или уже появились режиссеры-женщины, которые смогут постичь тайну женской жизни. Мы, мужчины, не знаем этого. Нам бы изучить свою мужскую природу - в чем мы сильны, а в чем слабы, и попытаться бы это показать…