Михаил, вы популярный музыкант и коллектив ваш нарасхват по всей России. А готовы ли вы хотя бы часть этой популярности отдать ради концерта в лучших "классических" залах мира, вроде берлинской Штаатсопер, лондонском Альбер-холле…
Михаил Турецкий: Для этого не надо отдавать часть своей популярности, наоборот, популярность будет нарастать от таких концертов. Да мы и выступали уже и в лучшем концертном зале мира Карнеги-холл, и в Jordan Hall при Бостонской консерватории, много раз в Большом зале Московской консерватории и на очень серьезных фестивалях в Испании, Франции. А что касается Лондона, то вы предвосхитили события: через год у нас запланирован концерт в Альберт-холле. Мы надеемся на аншлаг.
Дело дороже денег
А петь что будете в Лондоне?
Михаил Турецкий: У нас есть интернациональная программа, которую мы поем по всему миру. Это оперные дайджесты - Верди, Моцарт, Россини, Вагнер, Бизе. Лучшая музыка нескольких веков, этакий музыкальный ликбез.
А остается ли эта музыка в подкорке, когда исполняется так вот, "дайджестом"?
Михаил Турецкий: Мы поем для людей, которые по разным причинам не могут себе позволить пойти в консерваторию или в оперу, потому что в детстве им не объяснили, что это круто. У нас, к сожалению, дети в 90 процентах случаев не приучены к опере, а 40 процентов населения никогда не были в театре. И тех, кто там никогда не был, мы пытаемся - через массовое доверие к шоу-бизнесу - зацепить и познакомить с мировой музыкальной культурой.
Вы считаете, что делаете высокое искусство - или развлекаете народ?
Михаил Турецкий: Я часто задавал себе этот вопрос и со временем пришел к выводу, что если у тебя первично зарабатывание денег, ты никогда не станешь зарабатывать по-настоящему. Деньги приходят только к людям, для которых дело важнее зарабатывания, которые получают от своей работы настоящее удовольствие. Если для тебя первично то, чем ты занимаешься, и если есть кураж от любимого дела, на тебя и деньги "повалятся".
Дух времени диктует свою трактовку
На публику вы выносите классику адаптированную. Что, сегодня такое время, когда в чистом виде на большой аудитории она уже не звучит?
Михаил Турецкий: Хор у нас очень маленький - обычно мужские хоры начинаются от 12 человек. Но мы можем спеть все, что написано для классического мужского хора, хотя это очень узкий репертуар - духовные песнопения и несколько светских. А мы своим мужским коллективом делаем шоу, в котором поем лучшую музыку в разных направлениях. Классика рока, джаз-рок, фольклор, лучшие песни поколения, советские шлягеры, киномузыка, мюзиклы, опера… Поем и за женщин и за мужчин, делаем настоящие спектакли. Мы свою любимую музыкальную среду передаем через свое шоу, через свои аранжировки.
Вы даже Виктора Цоя повернули по-своему…
Михаил Турецкий: Да, у нас там гитары, барабан, многоголосье, аранжировка, которая дает этой музыке звучать по-новому. Недавно я был в одном хоровом училище, они отмечали 70 лет. Что 30 лет назад я стоял в этих рядах, мы пели Рахманинова, что сегодня - ничего в подходе к Рахманинову не поменялось. Мне кажется, что дух времени всегда диктует свою трактовку. Для того чтобы музыкой сегодня достучаться до сердец, ее надо иначе подавать.
А есть для вас произведения, которые нельзя трогать, трактовать, популяризировать?
Михаил Турецкий: Я просто не прихожу в сферы, где не чувствую, что нужен. Есть вещи, из которых невозможно сделать новое искусство, например, музыка барокко. Можно ее петь, но смысла нет, нового ничего мы не привнесем. А делать из этого камня новое изваяние... Я не сделаю его лучше - а значит и нет смысла прикасаться.
Виолетта из "Травиаты"
А с чего вы начинаете работу над своими изваяниями?
Михаил Турецкий: Ну, например, хочу я создать для концерта некий сплав оперы и классики. Беру арию "Варяжского гостя" из "Садко", которую очень люблю - и есть у меня человек, который может всю мощь Садко донести - Женя Кульмис, самый низкий голос хора. И мы вокруг нашего Садко выстраиваем мизансцену: он поет, мы хором подпеваем, изображаем лодку, сопровождаем этот шторм настоящей рок-музыкой - и люди понимают, что вот она, великая русская опера "Садко". Я очень люблю "Аиду" Верди, там есть хор жрецов, где можем показать свои голоса и соединяем эту музыку, ее динамику с современными музыкальными течениями и при этом сохраняем первозданность музыки Верди.
А вот еще ария Виолетты из "Травиаты"…
Михаил Турецкий: Да, и вперед выходит мужчина, переодетый в женский плащ, поет женским голосом один куплет на итальянском, а другой на русском, чтобы люди, которые в опере никогда не были поняли сюжет и тут я вставляю свое слово: "Легенда Миланского оперного театра "Ла Скала", ария Виолетты из оперы "Травиата"! И мы своими реальными голосами поем эти оперные фрагменты. И показываем, что каждый из нас может быть солистом либо "Ла Скала", либо, может быть, петь в Большом театре. Евгению Тулинову какое-то время назад предлагали уйти в оперу. Он принял решение, выбрал свою стезю: да, в опере петь престижно, но там ты будешь петь шесть партий всю жизнь. А это не для каждого творческого человека здорово.
А вы, сегодня и продюсер и шоу-мен, и дирижер хора. когда-нибудь сомневались в выбранном пути?
Михаил Турецкий: Я иногда думаю, а реализован ли я на сто процентов, все ли правильно делаю? Ведь мог бы создать лучший в мире симфонический оркестр, как создал хор, про который говорят, что он самый высокооплачиваемый. Ведь обычный хор - это всегда - спонсоры, вход свободный - только придите. А чтобы хор по проданным билетам собрал, на пластиковых стульчиках сидеть,19 тысяч человек в "Олимпийском"? Когда-то сомневался, сейчас - нет.
Сначала мамы - потом певицы
Репетиции у вас каждый день?
Михаил Турецкий: Да, а выходной - раз в неделю. В день выступления мы репетируем по нескольку часов, а когда выступлений нет - часов по 6-7 с перерывами "на кофе и перекусить". К нам приходит хореограф, ставит сценическое движение, человек 5-6 ежедневно занимаются классическим вокалом с педагогом дополнительно - чтобы петь оперные партии из "Отелло" или "Паяцев" голос надо держать на сумасшедшем уровне. Артист должен хорошо выглядеть, быть моложавым, и искрящимся, чтобы отдать энергию молодости слушателям. Поэтому все солисты ходят в тренажерный зал, занимаются физкультурой, следят за собой.
С девушками тут, наверное работать сложнее - я говорю о ваших новых подопечных, женском хоре "Сопрано Турецкого".
Михаил Турецкий: Нет, просто я их щажу. Девушки у нас все как одна хотят состояться в профессии, для них петь так же важно, как дышать. Я сам таких выбирал, по горящим глазам. Но я им говорю, что они сначала матери и жены, а потом уже певицы и актрисы, чтоб они не меняли приоритеты, чтоб не стать несчастными. В большом женском коллективе это реально, тут есть возможность подмениться, родить ребенка, а потом взять няню, через полгода вернуться на работу. И они у меня, таким образом, мотивированы.
У меня крепкие белорусские корни
Вы во время учебы в Гнесинке специально ездили в Ленинград, чтобы попасть на репетиции великого дирижера Евгения Мравинского. Чему вы у него научились?
Михаил Турецкий: Мне было 18 лет, и я учился на первом курсе на дирижера-хоровика. А до этого мой отец, участник прорыва блокады, с четырех лет возил меня в Ленинград, водил в театры, на концерты - и в 15 лет я оказался на концерте оркестра Мравинского. Я начал читать про него и потом совершенно случайно студентом попал на его репетицию. Мравинский сидел на стульчике и репетировал Шестую симфонию Чайковского. Скажу честно - я был поражен.
Чем?
Михаил Турецкий: А он что-то такое из этой музыки вытаскивал, разговаривал с ней, напевал. Эмоциональную музыку, говорил он, нельзя, играть эмоционально, ее надо играть беспристрастно, но необходим один акцент, который должен взорвать реальность… И показывал так руками этот акцент - и под его руками взрывалась Вселенная! Я был в состоянии экстаза на этих репетициях и именно тогда понял, что буду музыкантом.
Случались моменты в жизни, что вас музыка морально поддерживала, становилась больше, чем просто музыка?
Михаил Турецкий: Вы знаете, через две недели после того, как у меня в аварии погибла жена, провидение дало шанс выбраться из этого жизненного провала. Мне предложили создать хор Московской синагоги. Это было спасением. Музыка предков - древнее могучее искусство - дала мне силы жить. В ней очень много страданий, ностальгии, душевного трепета. И я ушёл с головой в работу. Я даже ночью репетировал. Я хотел быть лучшим в том, что я делаю. Именно это меня поддержало больше, чем друзья или даже родители.
Я начал репетировать и выжил.
Вы и в Белоруссию, на "Славянский базар", приезжаете к своим предкам?
Михаил Турецкий: Да, корни у меня белорусские: отец из еврейского местечка под Могилевом, мать из-под Минска. Но чтобы полюбить "Славянский базар" не надо быть белорусом. В Витебске просто такая уникальная дружеская атмосфера, доброта, сердечность, искренность, там можно поговорить по душам, обменяться с коллегами мыслями, зацепить для себя какие-то творческие идеи, понять, что ты не зря живешь на этом свете, что нужен людям. Моя мама при слове "Белоруссия" плакала, в Москве ей не хватало теплоты, родственности.
Ваш отец ведь когда-то просто спас ее, увезя в 40-м году в Москву…
Михаил Турецкий: Да, за 8 месяцев до войны, а всю ее семью фашисты потом закопали живыми. Я во время работы никогда не забываю об этом и думаю хайямовское "небрежен ветер в вечной книге жизни…": ведь этот ветер мог бы и иной страницей шевельнуть, и никакого хора бы и не случилось...