В "Геликоне" состоялась премьера оперы по либретто Людмилы Улицкой
Партитуру оперы создал молодой композитор Алексей Сергунин, а мировую премьеру "Доктора Гааза" представила "Геликон-опера". Постановщики: режиссер Денис Азаров, художники Дмитрий Горбас и Ваня Боуден, видеохудожник Михаил Заиканов. Музыкальный руководитель - дирижер Валерий Кирьянов.
Имя доктора Гааза, вынесенное в титул оперы, или (как Гааза звали в России) Федор Петрович, оказалось сегодня абсолютно ко времени. И не только потому, что католическая церковь проводит его беатификацию (этап канонизации). Но потому, что пример его подвижнической жизни, его милосердного отношения ко всем людям без всякого различия особенно нужны в мире, испытывающем дефицит добра. Итогом жизни Гааза были тысячи спасенных людей, изменение изуверских условий жизни заключенных в российских тюрьмах, амнистии и бесконечный реестр добрых дел, о которых можно узнать в том числе и из экспозиции (фонды Библиотекой иностранной литературы), развернутой по случаю премьеры в геликоновском зале "Покровский". По словам же Улицкой, для всех бы было счастьем, если бы опера о докторе Гаазе была исторической, но, к сожалению, она все еще актуальная: "Общество как было жестоким, так и осталось. Тюремная медицина как была жестокой, так и осталась. Развитие жизни идет таким образом, что милосердие Гааза, его подвиг не устаревает, а, напротив, кричит о себе".
Именно поэтому опера о докторе Гаазе написана не в жанре биографии, а как текст, смысловая ось которого проходит через судьбы каторжников, арестантов, раненых солдат, пересекая XVIII век, когда родился Гааз, наполеоновскую войну, гулаговскую эпоху (хор "Товарищ Сталин, вы большой ученый"), до наших дней. И в спектакле это пространство несвободы, арестантского мира решено с конкретностью и впечатляющей метафоричностью: глухая кирпичная стена, задраившая нарядную колоннаду на сцене зала Шаховской, вываливающиеся из стены, как из дверей камер, створки-форточки с тянущимися из проемов головами и руками арестантов, деревянный помост, огибающий оркестр квадратом, по которому, как по тюремному двору, вереницей идут каторжники под заунывную песнь "Динь-дон, динь-дон - слышен звон кандальный", появляются солдаты в рваных мундирах образца 1812 года, из последних сил наводящие штыки под бодрые оркестровые "выстрелы" и запев: "Смело в бой идем, друзья, бейте, режьте, не жалея, басурманина врага!", по этому же помосту дефилирует "общество" в шелковых платьях и с бокалами в руках, швыряющее милостыню Гаазу.
Однако 11 эпизодов оперы - это не просто действие, вытянутое в линию событий и времен и прослоенное массовыми сценами, оркестровыми интерлюдиями, тихим "мантровым" гулом, повисающим в воздухе. Это совершенно иначе устроенное по драматургии движение, где каждый эпизод является еще и свидетельством о святой жизни доктора Гааза. И каждый такой эпизод набирает свой объем, силу из многих "источников": из быстрого афористичного слога либретто, лишенного привычной оперной риторики арий и дуэтов (только сестра доктора Гааза Гретхен в исполнении Лидии Светозаровой поет лирические, "офелийные" монологи, обращенные к умершему возлюбленному Карлу), из музыкального коллажа партитуры, контрастно сталкивающего барочную струнную фактуру, электронные тембры, исступленные оркестровые тутти в духе Шостаковича, рок, духовную музыку, плачи. А также - из абсолютно ювелирно заданной сценической формы, где работает все: и ансамбль артистов хора, за час времени проживающих жизни тысяч людей - каторжников, солдат, вельмож - и монтаж со страшной тюремной статистикой и фотографиями заключенных, с видео резаных частей тел, хирургических операций.
Поперек всему - дом Гааза, его светлая келья, обустраиваемая прямо на глазах. Докторов Гаазов в спектакле два: старый (баритон Михаил Давыдов) и молодой (тенор Виталий Фомин). Они вступают в экзистенциальный диалог, рассуждая о порче человеческой натуры, приводящей войны в мирные дома, они входят во все эпизоды этой страшной человеческой истории, звучащей в опере взвинченными голосами. Они входят с той интонацией любви, перед которой опускается на колени даже митрополит Филарет (Алексей Киселев).
И это сильнейшая сцена финала, когда Гааз уже вместе с Филаретом собирают с пола брошенную мелочь-милостыню. И так очевидно, что к Гаазу важно было вернуться в наши дни.