Видео: английские актеры читают сонеты Шекспира

Изобретение в двадцатом веке аудиовизуальных средств, позволивших записывать, хранить и воспроизводить то, что раньше относилось к недолговечному устному жанру, привело к созданию огромного массива живых свидетельств быстро сменяющих друг друга исторических эпох последнего столетия. Этот новый аспект бытия шекспировского наследия как на сцене, так и на экране охватывает без малого четверть общей продолжительности бытования произведений Шекспира в коллективной памяти.

Драматические произведения Шекспира всегда современны, а новые режиссерские трактовки заставляют публику в напряжении ожидать итоги каждой очередной работы над произведениями литературного гения, что полностью подтверждают и события последнего года: постановка "Гамлета" в театре Барбикан с Бенедиктом Камбербэтчем в главной роли, появление на экранах "Макбета" с Майклом Фассбендером в главной роли и растущий ажиотаж перед майскими показами заключительных эпизодов британского сериала "Пустая корона" (The Hollow Crown) по пьесам "Генрих VI" и "Ричард III" с Томом Старриджем и Бенедиктом Камбербэтчем.

Гораздо меньше внимания уделяется любовной лирике Шекспира, раскрывающей не только все возможные варианты интерпретаций чувств, но проникающей в глубинные тайны человеческой психологии. Изматывающие состояния ожидания, неуверенности, вечных сомнений, недовольства собою, которое так сильно ранит других, сменяется мужественной констатацией человеком своих чувств, обезоруживающей искренностью, столь уязвимой и одновременно столь недосягаемой в своей благородной возвышенности, что, как кажется, ничто не сможет умалить вселенскости такого опыта - все это запечатлено в совершенных в своем кратком изяществе лирических стихотворениях. И многие английские актеры вне зависимости от возраста и опыта включают их в свой репертуар, прикасаясь к драгоценному источнику, к которому восходят все истоки полноводных рек англоязычной драмы последние четыре столетия.

В прочтении великого Джона Гилгуда сонеты полны торжественности и отреченности от мирского. Ощущение это настолько сильно, что даже очевидная во всех других случаях неуместность последовательного прочтения 18-го сонета, открыто говорящего о любовных чувствах, и 130-го, столь же явно их высмеивающих, полностью исчезает, заставляя задуматься о чем-то бесконечно более глубоком, чем непосредственное смысловое содержание каждого сонета.

Тот же 18-й сонет в исполнении Дэвида Теннанта вселяет тревожное чувство непродолжительности благословенных моментов человеческого счастья, которое может спугнуть даже честное признание себе самому в их существовании.

Прочтение Тома Хиддлстона окрашивает сонет в совершенно иные краски - его утвердительная интонация твердо убеждает само мироздание в то, что чувства героя не являются предметом мечтаний, но принадлежат к объективной реальности. Он ни на секунду не сомневается в том, что властен над ними и, подобно кормчему, может повелевать кораблем своего мироздания, приручив волны человеческих страстей. Правда, ни на секунду не теряя к ним уважения и не забывая об их коварной обманчивости.

129-й сонет, принадлежащий к циклу посвящений смуглой даме - на этот раз в великолепной трактовке Рэйфа Файнса - рисует перед зрителем страшную картину того ада, в который себя может погрузить человеческое существо, потерявшее голову, но словно по привычке пытающееся, в последнем отчаянном порыве самосохранения, прибегнуть к словесному описанию призраков, рвущих душу на части, дерзнув их расколдовать.

Сонет под номером 130, обезоруживающий своей горькой иронией и одновременно прорывающимся глубоким отчаянием от сказанного, не раз становился излюбленным объектом декламации актеров театра и кино.

Одна из достаточно неожиданных недавних попыток была предпринята Дэниелом Рэдклиффом, по-мальчишески продирающимся сквозь текст, словно не веря словам, срывающимся с его губ. Но это чувство смущения в какой-то момент трогательно сменяется головокружительным опьянением от собственной наглости и самонадеянности.

Стивен Фрай подошел к сонету с другой стороны: его герой, несколько медленно и устало произносящий жалящие слова, неудержимо похож на того английского джентльмена, который возникает на месте пылкого в русскоязычном оригинале лица автора "Евгения Онегина" в блистательно прочитанном им переводе пушкинского романа в стихах в переводе Дж. Фалена.

И только печальный гений Алана Рикмана решительно и окончательно отметает в сторону издевательски-насмешливую манеру, столь полюбившуюся британцам за последние века, ставшую их второй натурой. Его бархатный и вместе с тем бездонный голос передает все отчаяние "земного" человека в попытке понять красоту и смысл человеческого существования. Обретая веру в то, что в назначенный провидением момент эта тайна ему будет раскрыта.

А Дэвид Сушэ, выбравший для разбора на семинаре 138-ой сонет, подобно столь часто воплощаемым им на экране образам, дистанцируется от самого произведения, декламируя его с наигранным презрением к чувствам и холодной усмешкой знатока человеческих душ.

И все-таки Шекспир для Англии - это нечто гораздо большее. Он настолько всеобъемлющ, настолько неотделимо связан с британской культурой, что он сам стал - английским языком, независимым (островным) взглядом на мир, умением найти во всем великом и стоящем смешное, чтобы оживить таким образом оживить память о непреходящем в повседневности. Скетч совсем еще молодых Хью Лори и Стивена Фрая тому доказательство. Шекспир умер. Да здравствует Шекспир!

Подписывайтесь на наш канал в Telegram telegram.me/cinemacracy