Сам формат оркестра, объединившего музыкантов двух стран, подразумевает особый подтекст: во времена глобальных политических конфликтов, когда кажутся непреодолимыми противоборство и споры, именно музыка, содержащая в себе все, чтобы понимать и чувствовать мир, становится частью пути к разуму. Потому что оркестр нагляднее всего выражает футуристическую идею общего согласия и возможности слышать друг друга. И совсем не случайно в последние десятилетия крупнейшими музыкантами создаются подобные молодежные коллективы в разных страх мира. В Большом зале консерватории уже выступали и "Западно-Восточный Диван" под управлением Даниэля Баренбойма, Молодежный симфонический оркестр стран СНГ, а итальянский маэстро Риккардо Мути привозил на сцену Музыкального театра К.С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко созданный им Молодежный оркестр Луиджи Керубини. Теперь подобный коллектив появился и у Гергиева. Программу для его выступления на сцене Большого зала консерватории выбрали не "сувенирную".
Прозвучала российская премьера сочинения Владимира Тарнопольского "Tabula Russia", созданного по заказу гергиевского фестиваля в Роттердаме, где она впервые и была исполнена прошлой осенью Роттердамским оркестром. Написанная с аллюзиями на рахманиновскую колокольность, на музыкальные элементы "русскости" - от литургичности до "пространственности" и мистического "космизма", напоминающего скрябиновские миры, эта музыка потребовала от оркестра очень многих качеств. В первую очередь, красоты тембральных красок, способности не терять нарастающую энергию бесконечных фонов - вибрато, гулов, "туманностей", умения прорисовывать всем своим оркестровым массивом рельефы тем и разворачивать изнутри огромное звуковое поле, взрывающееся "звонами". И уже в этой первой партитуре академисты показали серьезный оркестровый класс. А в Третьем концерте Прокофьева с солистом Бехзодом Абдураимовым - и качество ансамбля. Безупречно красивая музыкальная трактовка фортепианной партии у пианиста, обходившаяся без привычной прокофьевской резкости артикуляций, а, наоборот, будто переливающаяся пассажами, аккордовыми каскадами, ломкими ритмическими фигурами вариаций, завораживала, кроме прочего, и тонкой музыкальной коммуникацией огромного оркестра с солистом.
Но самым сложным было удержать хай-класс в такой вершинной партитуре оркестрового репертуара, как Симфоническая поэма Рихарда Штрауса "Жизнь героя". Масштабы штраусовского сочинения, с его напористой игрой творческого "эго", с его стремительно меняющимися звуковыми картинами, где потоком проносятся соло скрипки, фанфары меди, дроби, тутти, танцы, сверкают звуки "битв" - "конек" для самого Гергиева, исполняющего "Героя" с разными оркестрами, в том числе, с Мариинским и Мюнхенским. В варианте "академистов" еще не было рафинированных нюансов соло, но была впечатляющая объемная громада штраусовской драматургии, захватывающая звуковая энергия, уводящая в глубину музыкальной ткани, был монолитный ансамбль и тот энтузиазм, без которого невозможно достичь успеха ни в каком деле: ни в музыке, ни в мироустройстве.
Кстати
6 июля оркестр Российско-немецкой музыкальной академии под управлением Валерия Гергиева исполнит эту же программу в Берлине.