Действие происходит в наши дни в благополучнейшем семействе хирурга Стивена (бородатый, но явно растерянный Колин Фаррелл). У него умница жена с внешностью Николь Кидман и столь же ангелоподобные дети - девочка Ким и мальчик Боб. К этому - замечательный дом в парке и все прочие признаки успешности. И еще развивается его дружба с 16-летним Мартином, сыном погибшего на операционном столе пациента - возможно, испытывая чувство вины, Стивен подсознательно хочет заменить парнишке отца, дарит ему дорогие часы, приглашает навестить свое семейство.
Стилистически эта часть картины озадачивает гротескной стерильностью. Начавшись долгим кадром операции на пульсирующем сердце, фильм эту хирургическую стерильность продолжает и в пейзажных, и в интерьерных сценах. Стерильны диалоги: они педалированно правильны и произносятся тем нейтральным тоном, каким актеры декламируют пьесу на ее первой читке. Идут вызывающе сусальные сцены - от псевдоэротической между Фарреллом и Кидман до невинного детского флирта. Кажется, что назревает комедия в духе Роя Андерссона.
Слом происходит неожиданно и мгновенно обрушивает лучезарную буколику в темные пучины триллера в духе то ли Кубрика, то ли фон Триера. Все правильное становится до абсурдности неправильным. Парнишка Мартин обвиняет хирурга в убийстве отца. И начинаются его интриги - сначала как бы пробные, разведывательные, с дальним умыслом, но затем этот Мартин становится едва ли не прямым наследником героя полузабытого "Омена", он неумолим и страшен в своем могуществе. Еще вчера счастливое семейство поражают необъяснимые недуги, у детишек парализованы ноги, мальчонка плачет кровью, родители в ужасе, новоявленный садист Дэмиен (из "Омена") теперь тоже покрыт кровавыми струпьями. Отца семейства ставят перед невыносимым выбором и заставляют пойти на мучительные жертвы, идут сцены издевательств и пыток теперь уже в духе Ханеке времен "Забавных игр". Миф громоздится на мифе, и чем выше эта куча мала, тем очевиднее становится несостоятельность самого автора этой немыслимой картины. То есть он несомненный мастак в изобретении формальных парадоксов, и он хорошо оснащен мировой мифологией разных эпох - преимущественно о стычках темных человеческих инстинктов. Но чем дальше, тем яснее чувствуешь, что все эти аллюзии к Эврипидам служат одной-единственной цели - вбросить досужим киноведам очередную фестивальную шараду для разгадывания. И, возможно, сублимировать какие-то свои любимые комплексы - но это уже предмет для исследования психотерапевтов. Перед нами какой-то необычайно хладнокровный и методичный акт расчленения живых организмов на составляющие их элементы - как правило, гнилые и зловонные. Дело рук редкостно равнодушного к пациенту хирурга.
А сделано, повторяю, мастерски: дает себя знать хорошая кинематографическая и общекультурная эрудиция. Работа молодого ирландца Барри Кёгана (Мартин) законно может претендовать на премию за лучшую мужскую роль. Лавинообразно нарастающий саспенс обеспечивается точно подобранным саундтреком, включившим музыкальные опусы от классики до Губайдулиной. Необъяснимость многих поворотов тут же легко оправдывается абсурдностью - как художественным приемом, спасительным для фильма: так истово верующие все непонятное легко объясняют проделками дьявола. Но обнаженное сердце, бившееся в первом кадре картины, больше не бьется - фильм теперь холоден и обезжизнен, как успевший окоченеть труп. Если судить по дружному буканью пресс-зала, новинка от Лантимоса стала вторым, после Ханеке, ярким разочарованием Канна-2017.