Поделиться
Давно зная Юнус-Бека Евкурова и относясь к нему с большим уважением, уверен, что его позиция продиктована самыми искренними намерениями не допустить конфликта между народами и социальными группами, проживающими не только в Ингушетии. Он прекрасно понимает, что в современном российском обществе бок о бок живут люди, придерживающиеся несхожих взглядов на историю, религиозные и светские ценности. Безусловно, он скорее всего учитывает и то обстоятельство, что в России есть граждане, которые по-прежнему отстаивают правоту большевиков в борьбе с самодержавием и призывают сносить памятники Николаю Второму, как, к примеру, радикальные коммунисты в Новосибирске, но немало людей других убеждений, тех, кто поддерживает канонизацию Русской Православной Церковью Николая II и его семьи в лике святых страстотерпцев.
Повторю еще раз, относясь с уважением к позиции Юнус-Бека Евкурова, в данном случае хочу предложить к обсуждению всего три вопроса: "Возможна ли "хорошая предварительная цензура"? И если возможна, то что необходимо сделать, чтобы она была действительно "хорошей". И насколько она реальна при современном государственном и общественном устройстве?
Прекрасно понимаю, что само обсуждение этих вопросов выходит за рамки Конституции Российской Федерации. В 29 статье 2 Главы Основного Закона нашей страны написано черным по белому: "Цензура запрещается". Но в этой же главе есть новеллы, предполагающие ряд существенных ограничений: "Не допускается пропаганда и агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства". Более того, при всей свободе на сбор и распространение информации есть сведения, составляющие государственную тайну. Сравнительно недавно, 29 июня 2013 года, похоже, в развитие этих статей Конституции Российской Федерации, был принят 136-ФЗ "О внесении изменений в статью 148 Уголовного Кодекса Российской Федерации и отдельные законодательные акты РФ в целях противодействия оскорблению религиозных убеждений и чувств граждан". Словом, существует некий корпус законов, который позволяет предположить, что можно спорить не только о вкусах и убеждениях, но и о чувствах, причем в подобных спорах может родиться истина, а может - статья Уголовного кодекса.
Но действующее законодательство не предусматривает как предварительной, так и карательной цензуры (карательная цензура - цензура уже готовой, но еще не распространенной публично информации или художественного произведения, использовалась, в частности, в Российской империи и в СССР). Предоставив ответственность за выпуск публично распространяемой информации и художественных произведений руководителям СМИ, книгоиздательств, театрально-зрелищных учреждений, продюсерских компаний, музеев и галерей, закон предполагает, что все они действуют в рамках Конституции и последующих юридических актов. В случае нарушения законодательства против них могут быть возбуждены как административные, так и уголовные дела. Но после публикации произведения, а не до нее.
Не надо думать, что только в последнее время в обществе появился запрос на предварительную цензуру. Он существовал и в 1990-е и в 2000-е годы. Когда я был руководителем ВГТРК в конце 90-х годов, Государственная Дума регулярно поднимала вопрос о необходимости Наблюдательного совета для этой государственной компании. Он должен был - в случае появления на свет - заниматься именно предварительной цензурой основных политических программ. С немалым трудом удалось отбиться от охотников "порулить" государственным телевидением и радио в узкогрупповых политических целях.
Напомню, что латинское слово censura означает строгое суждение, суровый разбор, взыскательную критику. Кто в современном государстве готов к выполнению этих функций по отношению к произведениям искусства? Кто сможет до судебного разбирательства определить, что может, а что не может смотреть, читать или слушать гражданин России? Необходимость ответа на этот вопрос загоняет в тупик и высокий суд. Для принятия подобных решений нужна не только высочайшая профессиональная квалификация, но и совершенно определенные единообразные юридические и внеюридические нормы, одинаковые для всех регионов. Нужны нормативные государственные идеология и эстетика, как, например, в СССР, где разветвленная система партийного руководства и контроля давала возможность принимать любые внеюридические решения. В том числе и цензурного характера. То есть делать все, что сегодня запрещено Конституцией.
Когда в советское время я работал в журнале "Театр", то раз в месяц кто-то из заместителей главного редактора или ответственный секретарь отправлялись к нашему цензору и давали ему на прочтение готовый к печати номер. Представителем Главлита был блестяще образованный человек, выпускник ГИТИСа, беседовать с которым было одно удовольствие. Но в отличие от нынешних любителей, цензоров-импровизаторов, он твердо знал, что можно, а что нельзя знать советскому человеку. Как зеницу ока он берег, к примеру, тайну отношений К.С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, и твердо знал, сколько раз можно упоминать имя В.Э. Мейерхольда. Где сегодня найдешь такого человека и тех людей, от которых он получал нормативные документы? Для того чтобы они появились, придется заново построить Советский Союз, с руководящей ролью КПСС. Не уверен, что к такому повороту событий готов даже Г.А. Зюганов. Но без такого поворота не получится создать институт "хорошей предварительной цензуры". Тут уж ничего не поделать.