Но не долго пришлось отправлять правосудие, Учредительное собрание, это всеми страстно желаемое и ожидаемое учреждение, по целому ряду причин не могло быть скоро созвано; сроки созыва его все более и более отдалялись.
Над измученною страной сгущались зловещие тучи. Вся родная земля сделалась какой-то сплошной говорильней; все говорили, требовали, стращали, реформировали. Никому не хотелось работать. Временное Правительство, под ревнивым контролем Совета рабочих и солдатских депутатов, лишено было власти и свободы распоряжения.
Непрерывная смена министров не вносила порядка в систему управления. Крайнее положение народных масс, особенно после июльского вооруженного восстания, неудачи воинского наступления, полумеры и позерство А.Ф. Керенского, и, наконец Съезды, советы, союзы, совещания без конца... все это показывало, что родина живет нездоровой, лихорадочной жизнью. Врачей было много, да система лечения была разная, а посему для вольного вредная.
Наконец, октябрьские дни, свержение Временного Правительства, расстрелы юнкеров, бегство главы Правительства Керенского, и окончательное водворение власти большевиков.
Мы, мировые судьи, продолжали именем Временного Правительства России отправлять правосудие.
Стали ходить упорные слухи, что большевики готовят нам удар и медлят только потому, что вербуют кадры своих судей.
В конце ноября вооруженные летучие отряды большевиков стали посещать камеры мировых судей и снимать буржуазный суд.
Мой черед наступил 1 декабря 1917 г. Я только что закончил разбор дел в зале заседаний, вышел в свой служебный кабинет для подписи текущей корреспонденции.
Вошел рассыльный и дрожащим голосом доложил: "пришли". Не было сказано, кто, зачем, - было ясно, что пришли большевики. Я снял судейскую цепь и вышел в зал заседаний.
Там находилось пять вооруженных людей. Четверо из них были одеты в штатское платье, а один в форме солдата.
Я спросил: "Что вам угодно, граждане"?
Высокий, тощий юнец, по внешнему виду почище остальных, объявил, "что они, от имени рабочей власти, пришли взять от меня судебную камеру.
- Если бы вы, гражданин, вздумали оказать сопротивление, то - юнец внушительно добавил, - мы принуждены будем применить силу".
В ответ я заявил, что во имя закона протестую против насилия, что власти большевиков не признаю, но что сила на их стороне - пусть творят волю их пославших.
Юнец указал мне на солдата, которому я должен сдать должность, ценности и судебное производство.
Я пригласил солдата в кабинет, а юнец с остальными пошел в канцелярию, предупредив меня, что он желает беседовать с канцелярскими служащими в мое отсутствие.
Интендант делает карьеру
Беседа свелась к тому, что большевики предложили наличному составу канцелярии остаться на службе у новых большевистских судей, обещая при этом все земные блага.
Все служащие, в том числе и рассыльный, заявили, что служить большевикам не будут, что сейчас же прекращают работу. Разговоры и уговоры длились долго, но все мои сотрудники в этот тяжелый день сохранили свое лицо и вместе со мной оказались выброшенными со службы.
В кабинете мной была начата сдача дел своему преемнику.
На вопрос, как фамилия, какой национальности и чем занимался ранее новый судья, я получил в ответ: что зовут его Отто Мюнстер, что он эстонец, что заведовал голенищным отделом в окружном интендантском складе.
- Вы - юрист по образованию?
- Нет.
- Какое училище окончили?
- В деревенской школе отучился две зимы.
- Занимались раньше судебной практикой?
- Нет, вот только после переворота меня товарищи интенданты выбрали в полковой суд.
- Вы большевик?
- Нет, Боже меня сохрани! Я старший унтер-офицер, а по убеждениям социалист-революционер. Еще перед Рождеством вступил в партию, знаю всю программу. Наша партийная программа большая; больше тридцати страниц. Многие товарищи несколько раз держали испытание, а я так одолел сразу.
- Ну, что же, хорошо знаете всех своих партийных вождей?
- Да.
- Видели ли бабушку русской революции, Брешко-Брешковскую[4]? Как Вы к ней относитесь?
- Да она воровка!
- Как, воровка? - воскликнул я изумленный.
- Из Америки Брешковской прислали два миллиона рублей для партийных нужд, а она деньги присвоила себе, на автомобилях разъезжает, ведет праздную роскошную жизнь.
- Откуда Вы это знаете? Не стыдно ли Вам, ее внуку, говорить такие гадости. Ее страдальческая жизнь, личное счастье - все было отдано народу, а Вы говорите, что Брешковская воровка!
- Да я не сам сочинил, в нашей партийной газете уже больше месяца тому назад было об этом напечатано, а Брешко-Брешковская до сих пор ни гу-гу, молчит... Стало быть - верно, если не возражает.
Солдат цену олову знает
Приступили к сдаче и приемке денежной кассы, ценностей по наследственным делам, вещественных доказательств по уголовным делам.
Мой интендант сказался тут весь. Подписывал документы не читая, спрашивал лишь, в каком месте прикажете, - принимал деньги не считая, но зато, когда рассыльный принес из кладовой и положил на пол мешок с двумя пудами олова (вещественное доказательство по уголовному делу), Мюнстер вскочил со стула, поднял мешок с пола, переспросил, сколько олова по весу, поинтересовался, где это олово хранилось, выразил изумление, что такая ценность лежала в кладовой и тотчас же попросил рассыльного олово положить в шкаф в судейском кабинете, в котором у меня хранились книги законов. Шкаф запер на ключ, который положил в карман.
Время было военное: свинец и олово в продаже стоили дорого; интендантский солдат хорошо знал цену металла.
Мюнстер, видя мое грустное настроение, по-своему старался меня утешить: "Не горюйте, гражданин судья! Ведь это только временно от вас взяли судебное дело; недели на три, на четыре. Мы хорошо сознаем, что не наше это дело заниматься судом, у нас есть более важные обязательства; нам, партийным работникам, нельзя разбрасываться по мелочам".
Окончил сдачу, вышел в канцелярию, поблагодарил своих благородных сотрудников за работу и самоотверженность, пожелал успехов и лучших дней, с каждым в отдельности попрощался.
Тяжело было, нервы натянуты, не хотелось перед Мюнстером давать волю своим чувствам. Оделся, взглянул последний раз на помещение, где работал, которое лично устроил и к которому привык, и поплелся домой.
И когда через полчаса ко мне на квартиру пришел судебный рассыльный, принес собственную мою судейскую цепь, книги законов и, передавая их, сказал: "Если я чем-нибудь могу быть Вам полезен, господин судья - то прикажите, во всякое время, все сделаю"! Я не выдержал: крепко его обнял и, разрыдавшись, убежал в другую комнату.
Кончена любимая работа, прервалась деловая жизнь. Впереди - изгнание из отечества, нужда и скитания!..
Погорел на купце
Интересна судьба моего преемника народного судьи Отто Мюнстера. Голенищный интендант судебное дело повел на коммерческих основаниях. Секретарем у него оказался его двоюродный брат - другие канцелярские служащие также были из близких людей.
И начала функционировать родственная судебная лавочка. Всякий проступок, каждое обращение к народному суду было таксировано - за все нужно было платить в пользу судьи и его помощников.
Оправдание и обвинение, присуждение и отказ - все можно было иметь за определенную мзду.
И работала компания ровно два месяца.
Сорвалось на пустяке: поступил в народный суд протокол о спекуляции на какого-то купца. Большевики - народ серьезный, наказания жестокие, и начался торг между судьей и обвиняемым о не вменении купцу его проступка. Пришли к соглашению за определенное вознаграждение, довольно большое, - купец получил постановление судьи об его невиновности.
После расчета узнал купец, что заплатил дорого, что за подобное же дело, у того же Мюнстера, сосед по рынку уплатил в три раза меньшую мзду.
Решил просить у Мюнстера излишне полученное, грозил при невозвращении денег донести на него в верховный трибунал как на взяточника.
Но Мюнстер нрава был крутого, строгого, никаких возвратов не признавал, а в угрозу купца не верил.
Донес купец куда следует на Мюнстера, обвиняя его во взяточничестве и вымогательстве.
И налетели на Мюнстера товарищи-следователи и обнаружили проделки гражданина судьи и его сообщников.
Мюнстер был предан суду в народном трибунале.
И выяснилось, что товарищ Мюнстер тридцать три тысячи рублей собрал в свою пользу - с судящихся за свой недолгий судейский век.
Народный трибунал приговорил Мюнстера - к тридцати трем годам тюремного заключения - по одному году за каждую тысячу.
Председатель трибунала свой соломоновский приговор сопровождал следующей сентенцией: "Позор несмываемый, сам подсудимый должен бы расправиться с собой, уничтожив себя; но так как он этого не сделал - то народный суд надеется, что в течение тридцати трех лет осужденный поймет мерзость своего проступка и вынесет сам себе справедливый приговор".
ГА РФ. Ф. Р-5777. Оп. 1. Д. 816. Л. 128-142.
1. Медведева Г. А Ленин успел съехать до суда... Как большевиков летом 1917 года выселяли из особняка Матильды Кшесинской // Родина. 2017. N 7. С. 110-117.
2. Вострышев М.И. Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920е годы. М.: Молодая гвардия, 2004. С. 23.
3. ГА РФ. Ф. Р-5777. Оп. 1. Д. 816. Л. 139.
4. Брешко-Брешковская Екатерина Константиновна (1844 - 1934) - русская революционерка, активно участвовавшая в создании партии эсеров. В 1917 г. энергично поддерживала А.Ф. Керенского.