Участник восстания в "Собиборе" рассказал свою историю
На сегодняшний день остался единственный здравствующий участник восстания - Семен Розенфельд. Мне удалось связаться по Skype с этим отважным человеком и взять у него интервью. Семен Моисеевич живет в израильском городе Гедера и с нетерпением ждет выхода на широкий экран фильма о восстании - фильма о себе самом, о сожженных узниках лагеря и о своих боевых товарищах, которых ему довелось пережить...
Семен Моисеевич, расскажите, пожалуйста, о себе и о своей семье...
Семен Розенфельд: Родился я 10 октября 1922 года в местечке Терновка. Папа Мойша (Моисей) - портной, мама Рива - домохозяйка, оба неграмотные. В 1930-м пошел я в еврейскую школу, а в 1936-м ее закрыли, и я перешел в украинскую. У меня были две старших сестры - Ружка, 1913 года рождения, и Хайка, на три года младше. Старшая уехала в Казахстан на курсы медсестер и в войну работала в госпитале. Младшая училась в Житомирском еврейском педагогическом техникуме на идише. Я в 1940 году окончил школу, а уже в ноябре того же года призвался в РККА. Сначала был в Латвии, где мы освобождали Прибалтику. Весной 1941 года отправили нас в Минск. Думал, поучаствую в параде, но нас переправили в сторону Барановичей.
Где вы встретили начало войны?
Семен Розенфельд: 23 июня 1941 года мы увидели самолеты со звездами на крыльях. Звезды вроде наши, а звук - не наш. Они разбомбили аэродром. 29-го немцы были уже в Минске. Выходили мы из окружения, патронов и запасов не было. Между Могилевом и Смоленском я попал в плен. Пленных было множество, десятки тысяч... Немец с рупором объявлял: русские - сюда, украинцы - сюда, евреи - сюда. Сперва не хотел говорить, что еврей, но немец сказал, кто не признается - расстрел на месте. Нас вышло 230 человек, которых временно поместили в овощное хранилище. Там было теплее, чем на улице, - никто из нас не умер. Как-то в подвал зашел немец, сказал на иврите несколько слов, потом евреи собрали драгоценности, и он принес хлеб. Потом опять, но мне ничего не доставалось. Потом несколько дней ждали поезда. В эти дни не давали ни есть, ни пить. Наконец команда: "Встать, построиться". Встал - и ничего не вижу. Кричу: "Я ничего не вижу!" И кто-то сунул мне в руку кусок сухаря. Я только взял его в рот - сразу стал видеть.
Куда вас повезли?
Семен Розенфельд: Повезли в Минск, выгрузили и 7 км гнали бегом до улицы Широкой, в Arbeitslager. Первое время почти не кормили, и многие умирали от голода. В октябре и ноябре, когда немца погнали от Москвы, было много пленных. Ходили разговоры, что когда немцы узнали, что их пленные получают в России по 300 граммов хлеба, тогда и нам стали выдавать по 300. Как бы то ни было, я немного ожил, хотя работа у нас была тяжелая: колоть дрова и топить печки. Центрального отопления в городе не было.
Как вы попали в "Собибор"?
Семен Розенфельд: В сентябре 1943 года оставшуюся часть узников ликвидированного минского гетто и нас, еврейских военнопленных из лагеря на улице Широкой, депортировали в "Собибор". По прибытии немецкий офицер объявил: "Столяры, плотники - шаг вперед!" Опытный товарищ по минскому лагерю шепнул: "Выходи со мной!" Сначала не хотел, но все же вышел... Будто заново родился. Полицаев в лагере было примерно 150 человек, жили неподалеку. В лагере - около 20 эсэсовцев. Немцы полицаям не доверяли...
А что вам запомнилось в лагере?
Семен Розенфельд: Работа была - строили бараки. 3-4 дня - новый барак. Потом нары мастерили... Жили мы в первом лагере. Ночью можно было более-менее свободно передвигаться. Там же был и женский барак - там были почти одни голландки. Александр Печерский тоже был тут. Красавец, высокий... Там была голландская девушка, ее звали Люка, там даже был у них романчик...
Думали, надо что-то делать. В Минске это было невозможно, там город, а здесь лес... Но убежать из этого лагеря вроде невозможно - три ряда колючей проволоки вокруг лагеря. Заведующий швейной мастерской попросил кого-то познакомить его с Печерским. У них был подпольный комитет. Я чувствовал, что что-то готовится, но это было в строгом секрете.
Как все происходило в день восстания, 14 октября?
Семен Розенфельд: 14 октября бригадир столярной мастерской сказал: "Мне нужно два человека". Печерский меня запомнил еще по минскому лагерю. Мы работали в новой столярке, и он сказал, что в четыре часа придет Френцель, комендант лагеря, и если шкаф не будет готов, то каждый получит по 25 плетей. Печерский спросил меня: "Ты сможешь убить Френцеля топором?" Я сказал: "Не подведу!" - хотелось отомстить коменданту за удар плетью по лицу при построении.
В четыре часа в портняжной ждали заместителя коменданта Ноймана, туда поставили Шубаева. Он с первого удара не убил, только со второго. Через 20-30 минут идет второй немец. Его тоже зарубили. Так же было и в сапожной мастерской, где был Вайспапир. Он немцу расколол топором голову пополам...
А трех немцев убили во втором лагере. Там заправлял Цыбульский. Предлагали немцам кожаное пальто и...
Был у нас уговор: если из второго лагеря на построение в 17.00 пойдут с песней "Все выше, и выше, и выше", значит, там всех немцев уже убили.
В 16.55 Печерский пошел проверить, что происходит во втором лагере, велел ждать Френцеля. Френцель так и не пришел. И ровно в 17.00 из второго лагеря идут с песней "Все выше...".
И вы тоже бросились к воротам лагеря?
Семен Розенфельд: Я как с топором был, так и побежал. Хотел прорубить проволоку - не получилось. Смотрю: все лезут через проволоку. Я тоже полез. Под комбинезоном у меня еще брюки были. Одежды там хватало...
До леса было метров 150... Бежал, падал, полз... Добежал, почувствовал боль - ранен в ногу. Опять словно заново родился - кость не задело. Сперва нас было человек 60-70... Потом разбились на группы. Я остался с двумя пацанами 15 и 17 лет, одного звали Болек (Дов Фрайберг). Мы ели кору, ягоды и пили воду из луж. Был момент, что хотел повеситься. Так мы с Болеком плутали по лесам несколько месяцев, до весны 1944 года, до освобождения Хелма. По освобождении пошел к коменданту, проверили меня в СМЕРШе, потом отправили на 1-й Белорусский фронт. Там ранение в руку, два месяца в госпитале. Когда выписался, уже отправили в Германию. Потом - Берлин, был начальником караула... В Берлине закончилась и вся прошлая жизнь: комендант передал ответ от председателя колхоза, что все мои родичи в Терновке были расстреляны 27 мая 1942 года...