Гузель Яхина: Мне бы очень хотелось написать роман о гастарбайтерах

Дебют молодого писателя ошеломил всех, особенно земляков - казанцев. Но вот уже и второй роман Гузель Яхиной "Дети мои" собирает восторженные отзывы.

Гузель, в библиотеках Москвы и Минска за вашими книгами очереди...

Гузель Яхина: Да, я знаю, что в библиотеках мои книги читают: время от времени мне рассказывают об этом сами библиотекари. Я, конечно, безмерно счастлива, что книги востребованы: что за первым романом стоит очередь и за вторым, кажется, выстраивается. Когда я работала над книгами, то, конечно, думала о читателе. И каждый раз, перечитывая написанное вчера, старалась сохранять два взгляда: один - автора, а второй - читателя. Старалась почувствовать, насколько текст интересен, увлекает ли он. Не боюсь этого слова - "увлекательный". Мне хотелось, особенно в первом романе, чтобы история "тащила" за собой. Роман о Зулейхе определен динамичным сюжетом, постоянным действием, движением, монтажом сцен. Роман об учителе Бахе и его детях - другой, описывает больше внутренние переживания героя, поиск соотношения его самого и творящейся вокруг большой истории.

В Беларуси доводилось бывать?

Гузель Яхина: Я там бывала однажды с семьей, мы замечательно провели отпуск в Минске и окрестностях.

А вообще друзей или близких там нет. Но с одной читательницей из Минска у нас вышел интересный казус. Пару дней спустя после "Тотального диктанта" мне позвонили и сообщили, что одной женщине, писавшей в Минске диктант, показалось, что она узнала в главном герое текста своего дедушку. Очень уж много было совпадений: и фамилия у него была Бах, и работал он учителем немецкой словесности также недалеко от Саратова. А надо сказать, что в диктанте были использованы тексты, которые позже вошли в роман "Дети мои".

И женщина решила, что я написала этот роман, основываясь на истории ее деда, возможно, раскопав что-то о его судьбе в архивах. И у меня уточнили, не так ли это? Нет, это всего лишь совпадение - прекрасное, удивительное и очень трогательное. Я долго думала над фамилией главного героя и назвала его Бахом умышленно: в этом имени заложено несколько смыслов. Оно нередко встречалось в поволжских колониях, но никак не связано с реальным человеком по фамилии Бах.

Как вы пришли в литературу?

Гузель Яхина: Мне очень хотелось связать свою жизнь с придумыванием историй. В детстве я мечтала о том, чтобы стать писателем, серьезно готовилась к поступлению во ВГИК, только никак не могла выбрать между сценаристикой или режиссурой. Но детские и юношеские мечты ни к чему не привели, по крайней мере, тогда - я поступила в Казанский педагогический институт и пошла по стопам дедушки, став учителем немецкого языка. Мечта оказалась отложена в очень долгий ящик.

Уже гораздо позже, когда мне было тридцать с чем-то лет, я задумалась: а не стоит ли все-таки написать роман - хотя бы один? И так я приступила к работе над книгой "Зулейха открывает глаза". Для этого пришлось глубоко погрузиться в разные сферы: сначала пошла учиться на полугодовые литературные курсы, потом - поскольку этого не хватило - получила второе высшее образование по сценаристике.

Таким образом, для написания, как мне тогда казалось, единственного в жизни романа я сделала много разных шагов, вошла в сферы, которые мне были интересны, а потом поняла, что не хочется больше из них выходить (смеется). Первый роман был принят очень тепло, и это вдохновило на написание второго. Выстроилась такая жизненная цепочка - одно потянуло за собой другое. Поэтому говорить о предназначении не стоит, высокие слова вообще не люблю. Но придумыванием историй и сказок я занималась с детства, это действительно так.

Сейчас литература в школе переживает не лучшие времена, этому предмету уделяется меньше внимания. Как вы думаете, что можно сделать в этой ситуации?

Гузель Яхина: Я не могу комментировать школьную программу, просто не разбираюсь в предмете. Лично для меня учительница литературы была одной из главных фигур школьного детства. Виктория Альбертовна Куприянова (она до сих пор работает в лицее № 131 города Казани) вдохновила меня на многое, и я ей бесконечно за это признательна.

У нее был совершенно новаторский подход к преподаванию. Она предлагала интереснейшие вольные темы для сочинений: к примеру, однажды я писала продолжение пьесы "Ревизор" Гоголя. Мы проводили литературные суды, где обвиняли и защищали героев. Иногда два урока подряд - вдумчиво, в тишине - просто читали какой-то текст и проникались его духом. Учили очень много стихов, причем они не были спущены сверху: выбирали сами и объясняли, почему взяли именно это произведение. Это был удивительный педагог, и вот сейчас я заочно объяснилась ему в любви. Так что слова "учитель литературы" очень много значат для меня.

Говорю так еще и потому, что моя бабушка Раиса Шакировна, судьба которой вдохновила меня написать роман "Зулейха открывает глаза", также была учительницей русского языка и литературы - преподавала его татарским детям. Я познакомилась с русской литературой и поэзией именно благодаря ей. Бабушка начала заниматься со мной лет с четырех-пяти - мы прошли с ней практически всю программу начальной школы еще до того, как я пошла в первый класс. С ней я написала огромное количество диктантов, так что акция "Тотальный диктант" была очень близка мне. Бабушка выдумывала разные задания, тестировала на мне какие-то методики. В общем, весь свой огромный педагогический пыл направила на меня. Бабушка была моим первым учителем, а Виктория Альбертовна - вторым. Мне с учителями литературы повезло необыкновенно.

Вы можете назвать пять своих любимых книг?

Гузель Яхина: Да, могу. Другое дело, что с возрастом любимые книги меняются. Давайте я назову то, что за последние 2-3 года произвело на меня самое сильное впечатление. В первую очередь потрясающий роман "Благоволительницы" Джонатана Литтелла. Это огромное (900 страниц!) историческое повествование: панорама войны - от лица офицера "СС". Продвижение германской армии по Украине, Кавказу - вплоть до Сталинграда. Далее - организация работы концлагерей для "окончательного решения еврейского вопроса". Невероятная книга, очень тяжелая - и совершенно удивительная по той степени правды, которой удалось достичь автору. Он пишет так, как будто сам видел это вчера - и Бабий Яр, и Сталинградскую битву, и падение Берлина в 1945-м. Несколько моих знакомых не смогли прочесть роман, это такой литературный экстрим.

Вторая книга несколько другого плана - "Весь невидимый нам свет" Энтони Дорра. Это тоже исторический роман, также о Второй мировой, но написанный очень легко, красиво, изящно. Он сочетает в себе приемы как литературы, так и кинематографа. Его главы являют собой законченные кинематографические кадры. Это никоим образом не литературный сценарий, а прекрасный роман, написанный в настоящем грамматическом времени: когда его читаешь, создается впечатление, что ты смотришь фильм.

Из того, что было прочитано за последние месяцы, я бы рекомендовала учебник по сценаристике Кристофера Воглера и Дэвида Маккенна. Книга называется "Мемо. Секреты создания структуры и персонажей в сценарии". Это своего рода дайджест очень разных концепций и приемов сторителлинга. Сначала я отнеслась к этому скептически: зачем читать короткие пересказы концепций, если можно прочесть оригинал? Но в книге все эти разные подходы поданы очень достойно, к тому же - в сравнении. В ней 27 глав, одна из них посвящена, к примеру, типологии характеров древнегреческого философа Теофраста. Дойдем ли мы до того, чтобы читать в оригинале труды Теофраста?

А еще есть книги, которые я жду и хотела бы тоже включить в список. Это новый роман Евгения Водолазкина "Брисбен". Роман уже дописан и сейчас редактируется. Я большая поклонница этого писателя. Еще одна книга, которую по-настоящему жду, - "Пищеблок" Алексея Иванова. Он буквально на днях дописал текст. Название очень яркое. Я не знаю, о чем история, но за творчеством Алексея слежу очень внимательно.

А вы сами за лето поработали над чем-нибудь новым?

Гузель Яхина: Конечно, я думаю о третьем романе. И думать о нем буду еще очень долго (смеется). Во-первых, не так много времени прошло после завершения второй книги, и пока сложновато вот так с разбега начать строчить следующую. Предыдущая история накладывает отпечаток на все, что ты делаешь. Как ни пытайся избавиться от ее ауры, все равно она какое-то время будет с тобой.

К тому же пока еще просто не восстановились силы - внутренний колодец иссяк, его нужно наполнить. Поэтому и не заставляю себя работать, но третья история потихонечку в голове складывается. Просто начитываю пока материал, пытаюсь собрать структуру истории, сделать ее стройной, красивой - для меня это самое важное в создании романа. Это будет историческая вещь, тоже про ранние советские годы. Пока мне этот период необычайно интересен.

Современность тоже волнует. Другое дело, что не очень понятно, как писать о ней. Какой найти для этого язык? К примеру, мне бы очень хотелось написать роман о гастарбайтерах - о приезжих из Узбекистана и Кыргызстана, которые живут в Москве, а может, и не в столице. У них есть свой параллельный мир, куда нам входа нет. И он безумно интересен. Я как татарка понимаю - не полностью, конечно, но все же - кое-что из их речи. Иногда, когда едешь в метро или стоишь в одной очереди к кассе, ты слышишь их разговоры - а они думают, что никто их не понимает. И возникает чувство сопричастности этому миру, и хочется туда войти.