Своим названием этот казанский фестиваль напоминает имя одного из ранних сочинений Губайдулиной - Concordanza. Concordia на латыни - "согласие"; в этом идея фестиваля, согласие между композиторами разных убеждений и эстетических направлений. В этом году в его афишу вошли сочинения Лютославского и Пендерецкого, Рыбникова и Мосолова, Стравинского и Александра Чайковского. Первый же концерт преподнес отличный урок из курса истории русской музыки советского периода.
"Поэма-сказка" Губайдулиной - ее раннее сочинение и знаменитая Альтовая соната Шостаковича (по которой Сокуров и Аранович сняли фильм о композиторе)- последнее сочинение Шостаковича, образовали линию ученик - учитель. Губайдулина всегда считала Шостаковича композитором, открывшим для нее новые звуковые миры и вселившим уверенность в правильность выбранного ею пути "против течения". И для исполнителей музыки Губайдулиной, так же, как и сочинений, вошедших в программу фестиваля Concordia, такого рода программы - своего рода экзамен на глубину понимания лексики новой музыки. И "Поэма-сказка" дала возможность Госоркестру Татарстана показать, насколько они способны воплощать эти сверхчувственные тембры из тонкого мира, которые так чутко умеет улавливать (и находить для них нотный эквивалент) Губайдулина.
Александр Сладковский предельно точно следовал губайдулинскому стилю, демонстрируя глубокий контакт с оркестром. Откровениями стали и интерпретации музыки Сергея Слонимского, - "патриарха" петербургской композиторской школы. Слонимский - композитор многожанровый, в симфонических партитурах которого зашифрованности и тройных смыслов содержится не меньше, чем у его великого предшественника Шостаковича. Именно так и прозвучала у оркестра его симфоническая поэма "Триумф и восхождение", посвященная 100-летию независимости Польши. Темы триумфального восхождения и национальной идеи были в этом исполнении лишены помпезности. А в Тридцать третьей симфонии лейттемой стала судьба самой мелодии в XX веке. Оркестр вслед за композитором совершил нечто вроде философской прогулки по пространствам фольклорных аллюзий: по "садам" Чайковского, Брамса, и даже Пуччини в части Lamento. Тем более впечатляющим оказался контраст в Dance Macabre, где Слонимский собрал шумную коллекцию "уродств" в музыке - всевозможных улюлюканий и криков толпы, пристукиваний и гротескных бульканий Пустоты.