Берлинале показал картину об итальянском безумном гении

Главный конкурс Берлинского кинофестиваля начался аргентинским "Чужаком" о психическом расстройстве, постигшем его героиню - актрису. И продолжился картиной снова о психических проблемах - на сей раз в итальянском байопике Джорджо Диритти "Я хотел спрятаться" о жизни художника-примитивиста Антонио Лигабуэ. Этот талант почти не известен широкой публике, но в Италии считается одним из основоположников национального наивного искусства, автором нескольких шедевров, включая автопортрет в духе Ван Гога.

Швейцарец по рождению, он был отдан в чужую семью на воспитание, жил без родителей и любви, бедствовал, обрел рахит и нелепую походку, несколько раз попадал в психиатрическую клинику, пока один из основоположников Римской школы художник Ренато Марино Маццакуратти не обратил внимание на его необычный талант. В принципе это история Квазимодо ХХ века, гонимого обществом парии, который к звездам пробивался через немыслимые тернии, одолевая не только агрессию толпы, но и собственные неизлечимые комплексы.

Джорджо Диритти, пришедший в режиссуру в сорокалетнем возрасте, очевидно, не понаслышке знает эти комплексы и в фильме приложил все усилия, чтобы выразительнее показать отверженность своего героя, его "отдельность". Гений всегда род безумия - эту хлесткую истину он реализует буквально и с нажимом.

Приглашенный на роль популярный актер Элио Джермано безжалостно уродует свою внешность, изображая безнадежного идиота, в котором под коркой неказистости, мы должны догадаться, таятся недюжинные ресурсы художественного таланта. Вечно отвисшая челюсть, манера двигаться как у испорченного робота, сгорбленная фигура, мутный взгляд и несвязная затрудненная речь - все это производит отталкивающее впечатление: увлекшись поисками характерности главного персонажа режиссер с актером, по-моему, забыли о необходимости воплотить характер. Ведь не случайно же это всегда мрачное истеричное создание создало на своих полотнах мир яркий, праздничный, полный света и фантазии. Ведь стоит же за этой метаморфозой какая-то тайна - больной психики или психологии творца? Разгадать эту тайну и должен был фильм, а иначе зачем было к нему приступать?

Не забудем, что Лигабуэ формировался и рос как художник в сюрреалистическом мире набирающего мощь итальянского фашизма, и агрессивность этого окружения, культ грубой силы, сметавший все культурные и этические традиции страны Возрождения, не мог не влиять на эту и без того израненную душу. Но и эта важная подробность дана в фильме не более как "обстоятельство времени", никак не вплетаясь в заявленную тему картины и на нее не влияя.

Как и положено фильму о художнике, он живописен. Оператор Маттео Кокко творит чудеса, превращая в музейное полотно почти каждый кадр, от просторных пастельных, полных туманов и света пейзажей до чистейшего импрессионизма и даже сюрреализма. Чего стоит один только кадр, в котором по бескрайнему полю пшеницы на горизонте плывет огромный гипсовый лев (потом на загадку будет вполне прозаичная отгадка, и с юмором в этом фильме, в отличие от художественного такта, все в порядке).

Каков бы ни был подобный герой внешне, обращение к этой фигуре предполагает, что мы должны ему сочувствовать, что он каким-то образом нам небезразличен. Наблюдая игру Джермано, я невольно вспоминал великого Чарльза Лаутона в роли того же Квазимодо: немыслимое, отталкивающее, вселяющее ужас уродство - и нежная ранимая душа, просвечивающая через эту корку. И мы вместе с Эсмеральдой начинали любить это неказистое существо, видеть в нем израненного судьбой и обществом человека. Примерно такой должна быть траектория наших чувств в фильме, подобном увиденному сейчас в Берлине. Но, увы, работа актера здесь скорее сродни головоломному трюку, чем художественному прозрению. И хотя Элио Джермано уже прочат Серебряного медведя за лучшую мужскую роль, это дань его несомненному таланту, но никак не открытию, которое не состоялось.