Как Теодор Курентзис соединил в "Зарядье" музыку авангарда и барокко
В радикализме и репертуарном бесстрашии Теодору Курентзису отказать нельзя. Он не только представлял публике собственную версию моцартовского Реквиема, инкрустировав загадочную партитуру современной музыкой, написанной в XXI веке, исполнял радикальные интерпретационные версии партитур Бетховена, Верди, Чайковского, других классиков, но, что особенно актуально - последовательно внедряет в репертуар новую музыку - от барокко до авангарда и только что созданных партитур. Именно такой встрече эпох, композиторов и сочинений, соединенных Курентзисом коллизией - от смерти к гармонии, и была посвящена его новая программа в зале "Зарядье".
Открыл ее цикл песен на стихи Гарсиа Лорки "Древние голоса детей", написанный американским композитором-постмодернистом Джорджем Крамом в 1970 году для сопрано, дисканта, гобоя, мандолины, арфы, перкуссии, фортепиано (с усилителем) и игрушечного пианино. Запись этого сочинения стала одной из самых продаваемых записей классической музыки ХХ века. Виртуозную по стилю и знаменитую своими причудливыми звуковыми эффектами партитуру "Древних голосов" Курентзис трактовал это сочинение как своего рода вечно живой древний миф и одновременно уртекст современности, наполненный жутковатыми и дисгармоничными звуками, женским криком в пустоту (меццо-сопрано София Бургос), отдающую гулким эхом струн рояля и фантасмагорического звука игрушечного пианино, страшными ритмами и перещелкиваниями перкуссии, голосом из ниоткуда (из темноты) детского дисканта (Александр Палехов). На экране - вода, пра-материя жизни, титры, лица, холмы, фигура ребенка на солнце. Звучащие обжигающим вокалом стихи Лорки - "Немой мальчик", ищущий свой голос, "Газелла о бегстве" и "Песня Йермы", "Газелла о мертвом ребенке", "Баллада тихого сквера". В темноте, где можно разглядеть лишь смутные очертания - странные, инфернальные звуковые эффекты: скрежет музыкальной пилы, эрзац-хор перкуссионистов, шелест нити по струнам арфы, японские колокола. И внезапно обрывающийся гулкой тишиной бесконечный звуковой надрыв последней строки из Лорки - "буду просить я бога, чтоб мне вернул во владенье древнюю душу ребенка…".
Центром второго отделения было исполнение сочинения представителя европейского авангарда Хельмута Лахенмана "… два чувства…" на стихи Леонардо да Винчи. Но увертюрой к этому музыкально-философскому тексту стал "Псалом" Арво Пярта, ровесника Лахенмана - тишайшая, хрупкая, буквально тающая в воздухе струнная фактура, сокровенный плач, трепет сердца, дуновение всемирной души. А дальше развернулась сложнейшая и не для каждого в зале оказавшаяся понятной (хотя на втором концерте массового исхода из зала, как в первый вечер, не было) лахенмановская звуковая картина, которую принято характеризовать как инструментальную конкретную музыку, по сути оперирующую "немузыкальными" звучаниями - шумы, удары, скрипы, взрывы, выкрики, распадающаяся на слоги и буквы речь чтеца (Виктор Шаповалов): деструктивный звуковой ландшафт измененного мира, утратившего понятие гармонии. Сам текст Леонардо да Винчи, описывающий рассказчика, блуждающего среди огненных вулканов и попадающего в холодную мрачную пещеру, испытывающего страх и любопытство, желание узнать тайны, скрывающиеся в темном и опасном пространстве, несет в себе энергию напряжения и тревоги. Но Курентзис на выходе из этого получасового мучительного по самой своей сути "блуждания" лахенмановского героя, оборвавшегося мычащим слогом и тихим свистом флажолета, словно распахнул невидимую дверь в иной мир - в XVII век, в совершенную и меланхоличную красоту "Чаконы" Генри Перселла, медитативно повторяющую шестнадцать раз в басу свою формулу гармонии. А дальше musicAeterna зазвучала волыночными звуками колесной лиры и мистическим саундом фортепианных всплесков, зависающих в воздухе струнных звуков и нежного голоса "потусторонней" невесты (Екатерина Дондукова), которую, накрытую вуалью, водил по кругу орхестры сам маэстро. Это была московская премьера сочинения композитора-резидента musicAeterna Алексея Ретинского Bride song на стихи американской поэтессы XIX века Эмили Дикинсон.
Финалом же концерта стала бодрая батальная музыка Генриха фон Бибера, австрийского композитора XVII века - зажигательный агон музыкантов musicAeterna, выстроившихся двумя группами друг против друга и изображавших "бравых мушкетеров" - наступавших друг на друга, виртуозно "сражавшихся" смычками на скрипках, притоптывающих ногами и даже "стрелявших" на струнах как из мушкетов. Веселый звучащий мир прошлого, оборвавшийся тишиной и какой-то грустью по утраченной гармонии, которую человечество потеряло, как кажется, навсегда.
