Как завершился фестиваль "Золотая маска"

В нынешней программе "Золотой маски" оказалось сразу пять новосибирских спектаклей, каждый из которых в той или иной степени открывает пространства театральной свободы. С одной стороны, это такие прославленные театры, как "Красный факел" и "Старый дом", а с другой - независимые перформеры, как Полина Кардымон и Элина Куликова.

Спектакль "Тайм-аут" театра "Красный факел" в постановке Петра Шерешевского выдвинут сразу в нескольких номинациях. Помимо режиссера это художники Александр Мохов и Мария Лукка, драматург Марина Крапивина, исполнительница роли Людмилы Ирина Кривонос, а также ее партнеры - Юлия Новикова и Денис Ганин.

Пьеса Марины Крапивиной - сгущенная до сюрреалистического гротеска бытовая драма социальной работницы и матери-одиночки - является оригинальной и глубокой попыткой исследовать природу социальных и индивидуальных фантазмов. Может быть, потому она сегодня оказывается так востребована. Побеждала в конкурсе современной драматургии "Кульминация" (2018), входила в шорт-лист конкурса новой драматургии "Ремарка" (2019).

Перед нами - полные надрыва и суеты повседневные ситуации, в которых героиня ловит постоянно удаляющийся и призрачный горизонт личного счастья. Петр Шерешевский усиливает сюрреалистичность пьесы и вместе с актрисой сочиняет мир инфантильных мечтаний, похожий на сновидения.

"Для меня пьеса - повод для проявления личностей артистов, - говорит режиссер. - Мне кажется, театр должен создавать ситуацию, при которой будет интересно рассматривать человека так же, как его интересно рассматривать в быту. Человек же очень интересен сам по себе".

Актриса Ирина Кривонос и вправду магнетически притягивает к себе внимание. Она существует на такой глубине внутреннего переживания, что и вправду не устаешь рассматривать само ее присутствие. Но, будучи захвачена разными состояниями и аффектами, она сохраняет интеллектуальную дистанцию с персонажем, помогающим легко переходить из одного режима игры в другой.

С одной стороны, видеосъемка в реальном времени переносит на экран и как бы воссоздает киноязык неореализма, где измученная стычками с капризными подопечными, дочерью и начальством женщина давно существует за гранью нервного срыва.

С другой - отупляющая повседневность вдруг сгущается в тотальный концерт, где актеры поют арии-зонги, сочиненные композитором Ником Тихоновым. В них проявляется параллельная реальность каких-то скандинавских мифов и богов, требующих своеобразную дань с современного человека.

И хоть этот человек в основном живет в супермаркете (это основа всей сценографической конструкции), в нем вдруг прорываются витальные, разрушительные, древние силы. Спектакль, демонстрировавший только лишь фрагментарность и глубокую нецельность жизни, завершается диким, почти ритуальным танцем героини в красном платье.

Еще одну историю о конфликте современного человека с глубинным, ритуальным временем рассказывает Полина Кардымон и ее Лаборатория современного искусства в перформансе, название которого надо писать длинно - "[Сыра земля] Коромысли. Глава 2". Право на дикие древние чувства, на переживание горя в длительных глубинных ритуалах - вот сюжет этого действа. Скорее аудиального, чем визуального, хотя второе присутствует своей минимальной, но важной составляющей.

Это тоже во многом - женская история. Прежде всего потому, что участвуют в ней только перформерки (Алина Юсупова, Анна Замараева, Наташа Серкова, Даша Воевода). Сидя на стульях в нейтральных черных одеяниях перед белым экраном, одна за другой они исполняют древнерусские песни, сопровождавшие человека на путях его жизни, в моменты переходов их одного состояния в другое. Три главных перехода-инициации (рождение, свадьба, похороны) напрямую связаны с сюжетами смерти и оплакивания.

Казалось бы, здесь речь - только об изъяне современной цивилизации, о невозможности пережить смерть (физическую, или метафизическую) во всей глубине экзистенциального опыта. Но нет, возникающие на экране то и дело текстовые комментарии говорят о каком-то другом уровне взаимоотношений с пением. Они кое-что рассказывают зрителям о самих перформерках (об их личном опыте утраты и отношении к смерти), но главным образом отсылают к глубинной разнице древней и современной цивилизации.

Титры - как анкетные, так и просветительские, в которых мы узнаем кое-что о природе ритуальных плачей, заплачек, о женской "цивилизации", которая была носительницей этой культуры, - выглядят слишком поверхностными в сравнении с тем переживанием, которое мы получаем, слушая живые и волнующие голоса.

Поначалу пение не кажется каким-то особенным, но именно в контрапункте с титрами оно затягивает, буквально погружает в омут чувств. Плач, которому подражает та или иная исполнительница, чужд их личному опыту. Они подчеркивают это то текстами титров, то едва проявленной отстраненностью или даже неловкостью. Но поверх всех этих иронических или отстраняющих практик плачи берут свое, вовлекая сначала их, а потом и зрителей в глубоко терапевтическое и важнейшее сегодня переживание утраты, смерти.

В изысканно-простой форме этого перформанса нам дано было неожиданно открыть для себя, что такое сопричастность и как она может открыть дорогу слезам, которые раньше не находили себе выхода.