Московская филармония завершает свой сотый сезон
Программа Стравинского стала увертюрой к большому проекту, который в ближайшие сезоны представит Московская филармония: в зале Чайковского будут исполнены все без исключения сочинения Стравинского. Современники не случайно называли его "человеком с тысячью лиц" - в его музыке соединились все стили, все жанры и музыкальные "коды" XX века.
Программу посвящения к 140-летию композитора открыла сюита из "Золотого петушка" Николая Римского-Корсакова. В юности Стравинский учился у великого русского классика, унаследовав от него любовь к оркестровой колористике и яркой инструментовке, фантастическим сюжетам и фольклорным мотивам. "Золотой петушок", последняя опера Римского-Корсакова написана в стилистике модернизма и полна мистики и сарказма с острым социальным подтекстом. В исполнении Александра Лазарева и Госоркестра сюита прозвучала пластично и разнообразно по нюансировке, с glissando арф и вкрадчивыми соло кларнета и громогласными, "настырными" tutti, символизирующими деспотичность царя Додона.
Затем звучал скрипичный концерт Прокофьева - младшего современника и соперника Стравинского. Оба композитора сотрудничали с "Русскими сезонами" Дягилева, но пальму первенства Прокофьев в итоге уступил Стравинскому. Второй концерт для скрипки с оркестром был создан в 1935 году и сильно отличается от его ранних сочинений: футуристические краски музыки молодого Прокофьева сменяются графической строгостью и сдержанной лирикой. Павлу Милюкову - дважды лауреату Конкурса Чайковского - удалось попасть в настроение музыки Прокофьева и рельефностью фразировки, и острой артикулированностью пассажей и пиццикато, отточенность которых вызвала аплодисменты зала.
Но кульминацией вечера стал балет Стравинского "Жар-птица", исполненный в полной версии партитуры. Премьера этой партитуры в 1910 году стала первым международным триумфом Стравинского: парижская публика была очарована не только музыкой, но и хореографией Михаила Фокина и фантасмагорическими декорациями Александра Головина. В зале Чайковского, несмотря на концертное исполнение, трактовка этой музыки у Лазарева предстала на редкость цельной. У него звучал фактически "весь Стравинский": и магический вихрь пляски Жар-птицы, и светлая, "жемчужная" фактура колыбельной, и филигранная игра тембрами деревянных духовых в сцене царевен, и острый пульсирующий ритм Поганого пляса на зловещем forte, наконец в апофеозе- гимн свету, так нужный в эти сложные времена.