"Если читатель не знает писателя, то виноват в этом писатель, а не читатель". 125 лет назад родился классик литературы Илья Ильф

Белорусские страницы биографии писателя, умершего на 40-м году жизни, внешне скромны, но интересны и значимы. Единственным продолжительным пребыванием Ильфа в Беларуси стал его приезд на маневры Белорусского военного округа осенью 1931 года.

С белорусской географией у ироничного Ильи Арнольдовича все было в полном порядке. Вот знаменитая фраза из "Золотого теленка", где сыновья лейтенанта Шмидта пытаются разделить сферы влияния: "При слове "Бобруйск" собрание болезненно застонало. Все соглашались ехать в Бобруйск хоть сейчас. Бобруйск считался прекрасным высококультурным местом". А вот наблюдения в "Записных книжках" из окна поезда, едущего по находившейся тогда в составе Польши Западной Беларуси: "В Барановичах розовые, желтые, синие, черные околыши. Нельзя быть таким элегантным. Надо спокойнее относиться к красоте".

Поездка же в сентябре 1931-го позволила увидеть географические объекты БССР воочию. Время для Ильфа и Петрова было тревожное. "Золотой теленок" заканчивал публиковаться в ежемесячном журнале "30 дней", но на душе у писателей скребли кошки. Свидетельством тому - тогдашняя обмолвка Ильи Арнольдовича в записных книжках: "Дело обстоит плохо, нас не знают. Один читал отрывок в журнале "30 дней". Если читатель не знает писателя, то виноват в этом писатель, а не читатель".

Грустная самокритика истине соответствовала, несмотря на всесоюзную известность "Двенадцати стульев" и похвалу роману в главной газете страны "Правда" от 2 декабря 1928 года. Один из тогдашних "больших вождей" с восторгом прочел похождения Остапа Бендера и счел их полезными и поучительными для борьбы с бюрократизмом: "Недавно я читал новый роман "12 стульев". Здесь довольно едко изображена фигура халтурящего якобы пролетарского поэта, который ходит по редакциям всяких профорганов и получает всюду гонорар, но составляет свои "производственные" стишки своеобразным способом". Далее вождь цитировал стихи Ляписа-Трубецкого о Гавриле. "Этот самый "Гаврила" всюду и везде приносит обильную пищу карману находчивого автора. В том же романе есть довольно удачная пародия на некоторые стороны нашей общественной жизни. В романе дана картина одного губсоцстраховского учреждения, где сидят беззубые старухи. Тут же красуется лозунг: "Пережевывая пищу, ты помогаешь обществу" (Смех). Или на станции общества спасения утопающих развешан плакат со страшно "революционным" кличем: "Дело спасения утопающих есть дело рук самих утопающих" (Громкий смех всего зала)".

Но громкого смеха в масштабах всего Советского Союза после текста "Правды" не последовало - большой вождь звался Николаем Ивановичем Бухариным и вскоре был подвинут с партийного Олимпа, будучи обвинен в "правом уклоне". Реальная громкая литературная слава с миллионами зрителей киноэкранизаций придет к писателям уже в послесталинскую эпоху, много лет спустя после смерти Ильфа в 1937-м от туберкулеза и гибели Петрова в годы войны в 1942 году. На маневры Белорусского военного округа в 1931-м ехали скромные труженики пера, путешествие которых было организовано по линии Политуправления Красной армии, которым руководил Ян Гамарник, совсем недавно возглавлявший партийную организацию БССР.

Задача политорганами была поставлена вроде бы несложная: создать положительный очерк о современном состоянии Красной армии. Очерк такой под названием "Трудная тема" появился оперативно и уже в декабре 1931 года увидел свет в ведомственном журнале "ЛОКАФ" (с 1933-го он получил более известное название "Знамя"). Правда, в достаточно объемном тексте ни слова о том, что дело происходит в Белорусском военном округе. Об этом писателей строго предупредили еще в Москве. Место действия в итоге выглядит так: "И если уж особенно отчаянные любители военного колорита потребуют от нас более точных сведений, то можем им сообщить:

- Дело происходило в Н-ском полку Н-ской дивизии, входящей в состав Н-ского корпуса".

Отсылки к местам пребывания есть только в записных книжках Ильфа наряду с текстовыми заготовками будущего очерка. Маневры проходили неподалеку от нынешнего райцентра Минской области: "Столовая в Пуховичах, в сельскохозяйственном техникуме. Голубая комната, потолок, оклеенный обоями. Домашние кружевные занавески. Дом со свежим лиловым цоколем недалеко от Пуховичей". Минск же, куда Ильф и Петров прибыли на поезде, представлен в записях Ильи Арнольдовича краткими штрихами: "Два близнеца - Белмясо и Белрыба". И взгляд настоящего одессита: в белорусской столице, оказывается, "плитчатый одесский тротуар".

Повествование в очерке по итогам маневров часто строгое, далекое от привычной читателям Ильфа и Петрова стилистики. Авторская сдержанность объяснена предельно ясно: "Человек, впервые проведший с армией несколько дней, не может сказать: "Я знаю Красную армию". Он может сказать только: "Я видел Красную армию". Правда, за несколько дней писателям удалось увидеть многое. В записных книжках Ильфа впечатляют некоторые наблюдения: "Внутренность танка. Вдоль стенок аптечные полки со снарядами… Бронепоезд (скульптура ранних кубистов)… Командир бронепоезда…, похожий на Зощенко". Белорусская осень в дни маневров выдалась ненастной: "Дождь капает с каски, как с крыши, и стучит по каске, как по крыше. Ходил в тяжелых сапогах, как на лыжах, не подымая ног". В очерк гримасы погоды тоже вошли: "В этот день, как и в предыдущие дни, шел холодный дождь, вода была ледяная, бутылочного цвета".

Но помимо осенней хляби маневры под пером Ильфа и Петрова внушали оптимизм: "Великолепную картину силы, могущества представлял собою полк... Чувствовалась в нем необыкновенная гибкость, поворотливость, прекрасная расчлененность, способность к маневру и преодолению любого препятствия". Белорусская командировка получилась удачной.