О том как выглядели и звучали его роли, как они воспринимались современниками, расскажет эта подборка "РГ".
В 1895 году - в 22 года! - Шаляпин стал солистом Мариинского театра, десятым басом в труппе. И уже в те годы мечтал соединить в опере пение с драматической игрой. Он ходил на спектакли Александринского театра, работал с актерами этого театра над словом, интонацией, жестом.
Мельник из "Русалки" Даргомыжского стал первой его звездной ролью. Мельника должен был играть в тот вечер бас Корякин. И Шаляпин вспоминает: "Зная, как горячо я мечтаю о роли Мельника, милый Корякин в последнюю минуту притворился больным. Дирекция, скрепя сердце, выпустила на сцену меня".
Этот спектакль 30 апреля 1896 года превратился в праздничный бенефис Шаляпина. И можно сказать, именно этот вечер стал рождением искусства, которое сделало Шаляпина кумиром толпы.
Роли Ивана Грозного, а затем Бориса Годунова Шаляпин готовил в театре Саввы Мамонтова с известным историком Василием Ключевским, с драматическими артистами Дальским и Юрьевым, музыкальную партию - с Сергеем Рахманиновым, а образ буквально "лепил" с художниками Коровиным, Головиным и др.
Впервые партию Грозного Шаляпин исполнил в 1896 году. Ему было тогда 23 года.
Как писали в своих воспоминаниях его современники:
"Первая же репетиция стала потрясением: въезд царя, при безмолвии народа, производил страшное, жуткое впечатление. Его взгляд из-под шлема рыскал по сторонам, подозрительный, полный ненависти, недоверия, жестокости…".
"К поразительной игре лица присоединялось редкое шаляпинское умение худеть на глазах зрителя. Его лицо делалось похожим на лицо Ивана Грозного в известной картине Репина. Правая рука с дрожащими, сложенными в крестное знамение пальцами выглядела костлявой, бессильной. "Помяни, о Господи, рабу твою во царствии твоем", произносил почти шепотом, со слезливой дрожью в голосе. И вдруг маска молитвенного настроения мгновенно слетала: перед зрителем снова был царь…".
(Из воспоминаний Петра Мамонтова и Даниила Похитонова)
Мусоргского и в России, и в мире сделал известным Шаляпин. Прежде о Мусоргском знала в России только музыкальная элита. И вот в 1898 году грянул гром Шаляпина - Бориса - в том самом театре Мамонтова, где Шаляпин мог учиться у Ключевского и у тогда совсем молодого (своего сверстника) Рахманинова, где уже работали Коровин и Головин, где началось возрождение "русской оперы".
Как вспоминал Александр Бенуа:
"Никогда Шаляпин на всю нашу группу с Дягилевым во главе не произвел такого впечатления, как тогда, когда он сыграл на предварительной генеральной репетиции "Сцену в тереме" - без декорации, без грима и даже без предназначенного для этой сцены костюма он беседовал с детьми, душил Шуйского и пугался "кровавых мальчиков". Но получилось нечто неповторимое, что только и можно назвать настоящим театральным чудом… Шаляпин стал говорить свой монолог, я видел, что всех пробирает дрожь, что всем становится невыносимо страшно".
(Из воспоминаний Александра Бенуа)
Художник Михаил Нестеров вспоминал о Шаляпине в партии Мефистофеля:
"Никогда не забуду сцены, когда Мефистофель является на площади перед церковью, куда вошла Маргарита. Это появление, истинно трагическое, проведено было так ново, так неожиданно, гениально. Мефистофель, одетый в черное, в черный, дивно облегающий гибкую фигуру плащ на оранжевой, огненной подкладке, едва заметной то здесь, то там, тяжелой, конвульсивной поступью - поступью грешника, стопы которого как бы впиваются в землю, им попираемую, и он с величайшим усилием отрывает их от раскаленной земли - делает новый шаг к новому греху, к новой беде... Такой Мефистофель совсем уж не оперный дьявол. Он поистине несет в себе, в каждом своём помысле, в каждом движении гибель, проклятие"...
"Поздним вечером Осип Абдулов (участник Шаляпинской студии) и Федор Иванович шли по Арбату. Абдулов спрашивал, как Шаляпин, играя Дона Базилио, прямо на глазах у публики "вырастает" до неправдоподобных размеров, вытягивается и сокращается, наподобие ползающего червя.
- Это верно, тут и от червяка что-то есть. Ведь для него главное - деньги. За деньгами он тебе от Арбатской площади до Смоленской проползет. Совесть у него такая - растяжная.
- Это-то я понимаю, Федор Иванович, но непостижимо, как вы это проделываете. Так сказать - техника...
"Мы как раз проходили мимо фонаря, - вспоминал Абдулов. - Федор Иванович озорно подмигнул мне и вдруг присел на корточки, подхватил полы своей крылатки. И вот так, с согнутыми коленями, он стремительно пошел вперед. Я еле поспевал за ним. Постепенно, очень плавно, он распрямлялся, но это было незаметно, потому что так же постепенно опускалась крылатка. Он рос на глазах. Вдруг я увидел впереди фигуру какой-то старушки. Федор Иванович быстро приближался к ней, продолжая на ходу расти. Поравнявшись с ней, он внезапно выпрямился во весь свой огромный рост, как-то по-птичьи вытянул шею, раскинул руки и запел во весь голос:
"Сатана там правит бал..
" Старушка мелко крестила воздух и шептала: "Свят, свят, свят"".
(Из воспоминаний дочери Ирины Шаляпиной)
"Образ странствующего рыцаря был искусно разработан с внешней стороны. Просто не верилось, что это Шаляпин с его могучей фигурой. Куда-то исчезло мощное тело. Какими-то волшебными средствами было преображено круглое русское лицо. Просто поразительно! А замечательное "кантабиле" в серенаде! А угасающий голос умирающего рыцаря!"
(Из воспоминаний дирижера Даниила Похитонова)