В Москве прозвучала мировая премьера неизвестного сочинения Мусоргского
Событием в год 90-летия стал сенсационный по своей сути специальный выпуск "Музыкальной академии", в который вошли материалы о научном открытии - обнаруженной в фондах Российской национальной библиотеки полной копии считавшегося утраченным сочинения Модеста Мусоргского "Торжественный марш Шамиля".
О существовании этого сочинения до недавнего времени знали только специалисты-музыковеды, причем, само название его оставалось условным - по одним источникам "Марш Шамиля", по другим - "Хор свиты Шамиля". Появилась версия, что несохранившееся хоровое сочинение было написано Мусоргским в качестве театральной музыки. Такой трактовки придерживались Анна Виноградова и Антонина Лебедева-Емелина, опубликовавшие три года назад интереснейшую статью на основе анализа найденного ими фрагмента автографа Мусоргского. Но уже спустя год, в 2021-м, в картотеке Российской национальной библиотеки неожиданно обнаружилась полная копия рукописи сочинения, и впервые за полтора века музыковеды увидели весь его нотный текст и название, данное самим Мусоргским - "Торжественный марш Шамиля". Сочинение датировано 1859 годом. Журнал "Музыкальная академия" опубликовал статью Василисы Александровой, Евгения Левашова и Надежды Тетериной о результатах изучения этой уникальной находки, а в приложении - нотный текст. К премьере совместно с фирмой Мелодия" был записан диск с "Торжественным маршем Шамиля". В этом же исполнительском составе состоялась и мировая премьера в Культурном центре "Минин-хора" с участием Московского камерного хора под управлением Тимофея Гольберга и пианиста Ярослава Тимофеева.
Очевидно, что современной публике потребуется погружение в исторический контекст, чтобы понять, что вкладывал в эту суровую музыку с ее отрывистым, воинственным звучанием мужского хора, повторяющего, словно заклинание: "Ля, илля хи-иль Алла", лирикой в средней части с сольными "ариями" тенора и баса, снова сменяющимися воинственным ритмом марша. Часть слов хора напоминает исламские постулаты ("Ля, илля хи-иль Алла", - "Нет Бога, кроме Аллаха"), а часть - звучит на непонятном языке, в котором, кстати, глава издательства "Композитор" Петр Поспелов уловил параллели с футуристической "заумью" Алексея Крученых. Слова "Имам берейшкер", например, напомнили ему строфу из "Востока" ("Фонетика театра").
Свое сочинение Мусоргский посвятил Александру Петровичу Арсеньеву, знатоку восточной культуры по прозвищу "Мустафа" и другу всех "балакиревцев". На его стихи и переводы, кстати, Балакирев написал два романса. Но вдохновителем сочинения для Мусоргского был не Арсеньев, а, разумеется, Шамиль - легендарная в те времена персона, предводитель народов Чечни и Дагестана, имам, четверть века яростно воевавший против Российской империи за свободу народов Кавказа. И хотя для современников Мусоргского сами события долгой Кавказской войны, начавшейся еще при Александре I и затянувшейся почти на 60 лет, не были столь экзистенциальными и не влияли на общественное сознание так, как всколыхнувшие всю Россию события Наполеоновской войны, которая оставалась горячей темой дискуссий даже спустя десятилетия, однако за долгое время войны с кавказскими народами, в обществе сформировался особый "кавказский миф". И главным "атрибутом" этого мифа была борьба за свободу, а олицетворением этой свободы стал герой Кавказа Шамиль, который считал, что лучше быть главой свободных людей, чем царем рабов.
Какой же был шок в общественных кругах, когда в 1859 году непобедимый, гордый Шамиль сдался в плен и был отправлен в Петербург. По дороге из дагестанского аула в Петербург он делал остановки в разных городах России, посещал театр в Харькове, Курске, в Москве (где был озадачен балетным представлением в Большом театре "Наяда и рыбак" на музыку Пуни, возмутившим его откровенными костюмами танцовщиков, но заинтриговавшим классическим театральным трюком исчезновения наяды под сценой). В Петербург он прибыл 26 сентября 1859 года и, по воспоминаниям современников, все две недели своего пребывания там (10 октября он отбыл в Калугу, где ему был пожалован дом) был "львом Петербурга". Популярность и славу его в те дни можно сравнить сегодня только с самыми крупными "звездами" рока, шоу-бизнеса, спорта уровня Меркьюри или Пеле. Заголовки всех газет пестрели именем Шамиля, его портреты были во всех витринах магазинов и лавочек, толпы народа собирались у подъезда его гостиницы рядом с Московским вокзалом в ожидании его выхода со свитой. Толпа жадно рассматривала Шамиля, его экзотическую бороду, окрашенную красной хной, его чалму с длинными концами, свисавшими за спиной, черную черкеску с патронами на груди, пистолет за поясом, шашку, кинжал. В таком наряде он появлялся и в Петербургском университете, и в Царскосельском саду, на Невском проспекте, в Публичной библиотеке и в Большом каменном театре (ныне Мариинском), где Шамиль смотрел балет "Катарина, дочь разбойника" Пуни (кстати, этот балет восстановлен сейчас в Красноярском оперном театре, оркестровую реконструкцию его партитуры сделал Петр Поспелов (номинирован на "Золотую маску").
Разумеется, столь яркая фигура не могла не привлечь внимание молодого Мусоргского, офицера Преображенского полка, не так давно (в 1858 году) вышедшего в отставку. Кроме того, Мусоргский, по словам исследователей его творчества, был жадный читатель русской литературы, проникнутой со времен Пушкина духом свободолюбия и восхищения кавказскими народами. Он написал свое сочинение, буквально "по горячим следам" визита Шамиля в Петербург, в октябре 1859 года и обозначил его жанр - торжественный марш, словно Шамиль въехал в Петербург не пленным, а победителем. Но сама отрывистая звуковая фактура, жесткая, резкая, возможно, воспроизводящая впечатление на слух от аварского языка - "тарабарщины", непонятной Петербургу, врезается в память, так же, как и слова, возвращающиеся по кругу к рефрену "Алла". И это путь, по которому Мусоргский как композитор шел уже до конца жизни - вокальная линия, рожденная из слова.
Гениальность Мусоргского заключалась и в том, что завершая свой марш неожиданным просветленным, словно хорал, фортепианным соло, он фактически показал душевную трансформацию, которую пережил сам отошедший от войны Шамиль. Он, гордый воин, лидер кавказской войны, стал поклонником музыки, слушал в своем доме в Калуге подаренную ему фисгармонию, считают, даже сочинял. На вопрос, почему же он запрещал на Кавказе исполнять музыку, отвечал, что воины предпочли бы тогда слушать не музыку боя, а музыку в доме жен. Его натуру музыка умиротворяла. И так умиротворенно звучит завершение четырехголосного хора "Торжественный марш Шамиля".