Ираклий многоликий. Как писатель получил звание народного артиста СССР
Его любили как артиста, как настоящую звезду эстрады и телевидения. На восьмом десятке лет он даже получил высокое звание народного артиста СССР - невиданный случай среди писателей. А в первую очередь он все-таки относился к миру литературы. И создал книги, которые будут читать и переиздавать еще много лет. Да и диплом он в 1930 году получил с замечательной формулировкой - "литературный работник". В то время он - совсем еще молодой - был лектором Ленинградской филармонии (она тогда процветала!), сотрудничал в замечательных детских журналах "Чиж" и "Еж". И по крупицам готовил свою первую, но далеко не последнюю книгу о Лермонтове, которая вышла в свет в 1939 году. Лермонтов был его всегдашним любимцем, настоящей страстью.
Андроников стал выступать на эстраде - да еще и с каким успехом! Сначала - в небольших аудиториях, иногда - просто на дружеских застольях, для нескольких человек. Бывало, что он, человек не жадный, выступал и для одного-единственного слушателя. На много лет в его репертуар вошел номер "В первый раз на эстраде", уморительно смешной. Он выходил на пластинках, в прессе и в книгах, иногда звучал по радио и телевидению, а со сцены Андроников представлял его несколько десятилетий, не теряя куража. Этот номер десятки раз слушали на бис. Он не надоедал. В этом смысле Андроников был заправским актером. Все-таки звание "народного СССР" просто так не присуждали…
Пародист
Он уже тогда славился как пародист. Изображал и Алексея Толстого, и Сергея Есенина, и музыковеда Ивана Соллертинского, и многих писателей, столоначальников, музыкантов… Есть легенда, что молодым талантом заинтересовался и товарищ Сталин. И спросил: "А меня можете показать?"
Было ли это? Не так уж важно. Важнее, что об Андроникове рассказывали легенды.
У кого он учился мастерству рассказчика? Чаще всего называют Алексея Николаевича Толстого, который дружил с Андрониковым и нередко "угощал" своих гостей его пародиями. Но Толстой редко перевоплощался в тех, о ком толковал, а Андроников добавил к дарованию баечника лицедейские приемы. Смелые, откровенные по-детски, но и отточенные.
Загадка для миллионов
Ему удалось всю страну заинтересовать "загадкой Н.Ф.И." - таинственным эпизодом в жизни юного Лермонтова, влюбленного в Наталью Федоровну Иванову, о которой Ираклий Луарсабович, казалось, знал все и лет 50 находил новые штрихи к этой истории. Только Андроникову - из тьмы литературоведов - так явственно сопутствовала удача. Да иначе и быть не могло, ведь он шел напролом, не сомневаясь, что занимается самым главным делом на свете. Это передавалось многим.
Менялся он на сцене неуловимо - как, наверное, и полагается в театре одного актера. То выглядел барственно, то становился элегичным, то трепетал, как на исповеди. В броне испытанного бойца-шутника, умеющего держать и паузу, и серьезное лицо, чувствовал себя свободно. Кажется, ходячий афоризм "хороши все жанры, кроме скучного", сложен именно про него. Но невозможно забыть и его слез, когда Андроников рассказывал о последних днях Пушкина или о трагедии Есенина. Причем нередко - не только от своего имени, но и через разнообразных героев, очевидцев, свидетелей, в которых он по-актерски вселялся.
"Даже в жар бросило"
Корней Чуковский остроумно и точно написал о его манере: "У какого другого историка старинной словесности вы могли бы прочитать по поводу его литературных исследований такие, например, горячие и нервные строки:
- "я прямо задохнулся от волнения…"
- "я чуть не захохотал от радости…"
- "я ахнул…"
- "вся кровь в голову…"
- "сердце испуганно екнуло…"
- "даже в жар бросило…"
- "я остолбенел…"
- "я был ошеломлен…"
- "…внезапное удивление… испугало, обожгло, укололо, потом возликовало во мне, возбудило нетерпеливое желание куда-то бежать, чтобы немедленно обнаружить еще что-нибудь".
Можно подумать, что дело идет не о мирных поисках старинных бумаг и портретов, а по крайней мере об охоте на тигров".
Он действительно охотился. И превратил свои метания в книги. Все его книги в чем-то автобиографичны.
Человек с экрана
В 1954 году Андроников впервые выступил на телевидении - тогда еще не слишком распространенном. Постепенно сложился цикл "Ираклий Андроников рассказывает". Потребовался его авантюризм, его азарт, чтобы включиться в это новое дело, в которое мало кто верил - телевидение. Тогда еще трудно было представить, что "голубые экраны" вскоре появятся едва ли не в каждом доме. Но Андроников дождался и первого телевизионного бума, стал узнаваем, как никто из литературоведов.
Потом по заказу Гостелерадио он снял несколько телефильмов, в которых, как правило, бывал актером на все роли, сочетая исследовательскую основательность с очаровательным лицедейством. Он не боялся казаться несколько легкомысленным. Он как будто напоминал, что наука должна быть не напыщенной, а веселой, а исследование - приключением. Увлеченный, светящийся человек. Между тем он всегда работал. Потому и сделал немало.
Всех первых "поселенцев" телеэкрана, которые остались там хотя бы на несколько лет, в народе полюбили. А Ираклий Луарсабович работал на телевидении не одно десятилетие. Не обратить на него внимания было просто невозможно. На тускловатых (не по содержанию, по техническим возможностям) телеэкранах того времени он искрился, был, пожалуй, самым непринужденным телевизионным джентльменом. Многие ученые пытались о чем-то рассказывать телезрителям. Андроников сразу превзошел всех - он все-таки был еще и актером. И таким актером, который многое мог представить и создать в квадратике телеэкрана. Главными действующими лицами телеэкрана были дикторы - но они главным образом произносили утвержденные тексты. С теплотой, с энергией, но - по шпаргалке. Работали на Шаболовке и журналисты, но и они выглядели куда предсказуемее Андроникова. Казалось, он импровизирует, мыслит у нас на глазах. Иногда это была отрепетированная импровизация, но нередко - и самая настоящая. А потом - в семидесятые - на телевидении появилось несколько замечательных живых людей, ярких личностей - и все они учились у Андроникова.
О ком бы он ни рассказывал, его телевизионных спектаклей ждали. И тут обаяние Андроникова (хотя бы на несколько минут) становилось даже важнее громадного мифа о Шаляпине или Качалове. И в то же время он учил нас восхищаться большими мастерами. Поэтами, актерами. Показывал, как важно, насущно важно настоящее искусство для каждого человека и для той непостижимой материи, которую мы называем историей. Жизнелюб и балагур, он отчасти все-таки был и Дон Кихотом.
Он изобрел для себя новый жанр
Леонид Утесов, знавший об эстраде больше всех на свете, считал, что "Ираклий Андроников изобрел для себя новый жанр - жанр собеседника. Одному человеку или сотням людей он рассказывает о своих встречах, о своих впечатлениях, как единомышленникам. И даже если вы не были его единомышленником за минуту до рассказа, вы тотчас же становитесь им, едва этот рассказ начинается". А он был своим и для Утесова, и для Алексея Толстого, и для любого школьного учителя, да и для многих пытливых старшеклассников.
А еще он был настоящим джентльменом, безупречным рыцарем на экране, в книге и на сцене. На нем никогда не топорщились ни пиджаки, ни пальто, ни прическа, ни риторика. Сложные переходы от юмора к пафосу давались Андроникову без натуги. А точнее - он умел устраивать так, что мы этой натуги не чувствовали. Здесь и литературное мастерство, и актерское.
Он не боялся быть необъективным, преувеличенно комплиментарным по отношению к людям, которых вроде бы не мог знать. Но Андроников как будто переселялся в старые времена, и, когда он называл кого-то "чудесным старичком", в это невозможно было не поверить. Не боялся иногда додумывать о героях, приписывать им эмоции. Другим бы мы такого, быть может, не простили, а у Андроникова это прекрасно. Ведь иначе - скучно. Поэтому он не боялся восхищаться или грустить. Никогда не был равнодушен. Быстро менял маски, оставаясь самим собой. Переходил от балагурства к легкой грусти, от шуток к философским рассуждениям. Может быть, в этом сохранилась высокая салонная культура? Но, скорее, прав Утесов, и Андроников сам создал собственный жанр.
Полная версия на портале ГодЛитературы.РФ.