На одном из центральных экранов экспозиции ее авторы рассказывают о происхождении легенд, долгое время определявших судьбу ритуальных предметов царского этикета, хранящихся в Музеях Кремля, информация о них жестко структурирована - мифы и факты.
Понятно, что факты куда прозаичнее мифов. По сравнению с красочностью легенд, которые щекочут вкус читателя изысканными специями, они пресны и однотонны. Долгое время история была частью литературного творчества, изящной словесностью. Чем красивее, тем и правдивее. Так было и в пору античности, и в Средние века, и в эпоху Возрождения, и в столетие Просвещения, когда прошлое не воспринимали с остротой и педантизмом исследователей, его не отделяли от настоящего с той ясностью, которую обрели лишь на рубеже ХVIII и ХIХ веков. Библейское "здесь и сейчас" довлело происходящим. И вовсе не случайно первые крестоносцы, захватившие Иерусалим в 1099 году, принялись искать евреев, которые распинали Христа. Трагедия Распятия и чудо Воскрешения Иисуса стирали грань между прошлым и будущим.
Лишь в эпоху романтизма благодаря прозрениям историков, философов, литераторов течение времени получило новое качество. Настоящее становилось моментом перехода в неведомое, незавершенность оказывалась могущественнее совершенства.
Через год после того, как П.-М.-Ж. Рюффен оставит свое описание сабли, приобретенной Александром I, произойдет событие чрезвычайное, переполошившее всю читающую Европу, а значит, и Россию, - Вальтер Скотт выпустит в свет свой роман "Айвенго". Он оказал бесспорное влияние не только на литераторов, считающих это произведение шотландского писателя своего рода литературным эталоном, но и на ученых. Не случайно, что один из самых значительных историков того времени, по существу, совершивший переворот в науке о прошлом, Огюстен Тьерри, "считал зарисовки, содержавшиеся в "Айвенго", чрезвычайно достоверными". И это при том, как справедливо пишут Александр Ковалев и Федор Панфилов в своем первоклассном предисловии к научному каталогу выставки, сам Вальтер Скотт признавался, что его описания в романе грешат неточностями. Впрочем, это вовсе не мешало ему, любителю средневекового оружия и его собирателю, придумывать самые разные истории про предметы своей обширной оружейной коллекции. Создание "исторического колорита" оказывалось важнее педантичной достоверности, оно открывало дух истории, а не его букву. Отталкиваясь от фактов, писатель создавал образы, завораживающие даже искушенного читателя. Эти образы становились важнейшей частью национальной шотландской истории и, что не менее, а может, и более важно, национального сознания.
Романтизм был обращен не только в будущее, но и в прошлое. Он совпал во времени с утверждением роли национальных государств, которые хотели в прошлом получить подтверждение легитимности своего настоящего. Прошедшее время, открывая свою глубину, должно было связать времена воедино. Любые исторические перемены с тех пор рядились в одежды минувших времен, чтобы современники почувствовали свое бытие в больших линиях истории. Именно поэтому дары Мономаха, или знаменитый костяной трон, верхняя часть которого была изготовлена в начале ХIХ века, а нижняя в ХVII, обрастали историческими легендами, которые уводили в глубину веков. Соединяли Русь и Византию, утверждая Москву в качестве Третьего Рима. А четвертому, как известно, не бывать. И знаменитая скульптурная композиция М.М. Антокольского, где Иван Грозный восседает на этом самом костяном троне, убедительнее любых опровержений педантов исторического знания.
А.Ф. Малиновский, сенатор, главный управляющий Московским архивом Коллегии иностранных дел, приглашенный для исследования сокровищ учрежденной в 1806 году по указу императора Александра I Оружейной палаты, уже в 1807 году представляет на суд своих коллег книгу под названием "Историческое описание древнего Российского музея, под названием Мастерской и Оружейной палаты, в Москве обретающегося". Эта публикация, которая позволила стать ее автору Почетным членом Оружейной палаты, вызывала критику профессуры Московского университета именно из-за несоответствия многих суждений автора историческим реалиям. Но А.Ф. Малиновский был искренен и последователен в своих заблуждениях. Легенда оказывалась частью истории, более достоверной для широкой публики, чем любые научные штудии.
Плохо это или хорошо для становления государственности - особая тема. Миф существует вне исторического времени, которое неизбежно испытывает его на прочность. Новейшая история последних трех десятилетий, когда на карте мира, и не только на постсоветском пространстве, создаются новые государства, показывает, что создание национальной мифологии является весьма существенным элементом государственного строительства. Важно только, чтобы она не была его фундаментом.
Но, в конце концов, кому, кроме историков, интересно подлинное значение личности кардинала Ришелье, талантливейшего архитектора французской монархии? Благодаря роману Дюма мы его терпеть не можем, так как он был врагом Д'Артаньяна!
