Ни в коей мере не ставя под сомнение достоверность результатов исследования, все-таки не могу не высказать некоторых соображений. Ни одно социологическое исследование не публикует данных о том, какое количество опрошенных вообще отказались отвечать на поставленный вопрос. Кроме того, в любом правильно сформулированном вопросе, как правило, заложен импульс позитивного ответа. Коль скоро вы спрашиваете, нужна ли цензура, значит, вам нужно подтверждение того, что нужна. Это из разряда утверждения поэта: "Ведь, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно?" Замечу, что 39% из 63% свой ответ сформулировали достаточно робко: "Скорее нужна". И совсем мелкая придирка: указав, что 63% респондентов высказались за необходимость цензуры в СМИ, все известные мне информационные источники настойчиво указывали на то, что 30% опрошенных выступали против этого. Давно закончил начальную школу, но до сих пор помню, что если от 100 отнять 63, то получится 37, но никак не 30. Прочитав это последнее замечание, понял, что выдаю с головой свой сварливый характер, но отказываться от него все же не стал.
Но самое главное - и это отметили авторы опроса - они не разъясняли своим респондентам, что имеют в виду под самим термином "государственная цензура". Что вызывает сомнения в том, что респонденты отчетливо понимали, о чем их спрашивают.
Поверьте, ни в коей мере не хочу никого обижать. Но заданный вопрос касается совсем не простых материй. "Государственная цензура" предполагает некую систему, за которой стоит особая конструкция власти. Она требует конституционных обоснований, государственной идеологической доктрины, наконец, специально обученных людей, вооруженных инструкциями и перечнями запрещенных фактов, тем и имен. Уверен, что, если бы участникам вышеупомянутого опроса рассказали о том, что в советское время флером государственной тайны были покрыты непростые конфликты в отношениях К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко, основателей Московского художественного театра, они бы наверняка удивились. Но, проработав почти двадцать лет в журнале "Театр", говорю об этом со всей ответственностью. Не хочу утверждать, что для возвращения государственной цензуры нужно вернуть советскую власть вместе с КПСС и единственно верной марксистско-ленинской идеологией - однако эта мысль все-таки возникает. Видимо, от моего советского опыта.
Но мы живем совсем в другой стране, чем СССР. И у нас сегодня работают совсем другие - прежде всего законодательные - механизмы, определяющие работу СМИ, профессиональных журналистов и остальных грамотных граждан - в том числе и на просторах интернета. Когда мы принимали решение о показе на канале "Россия" в ночь с 17 на 18 марта 1999 года пленки с записью "отдыха" "человека, похожего на Генерального прокурора РФ" с девушками пониженной социальной ответственности, то перед этим проштудировали соответствующие статьи действующей российской Конституции, закона о печати и Уголовного кодекса. Сегодня законодательная база, определяющая ответственность СМИ и отдельных граждан за заведомо недостоверную и оскорбительную информацию, значительно расширилась. И этот корпус законов, на мой взгляд, работает не хуже любой государственной цензуры.
Кроме того, не стал бы сбрасывать со счетов такое важное понятие, как общественное мнение. У нас нет цензуры, но главных фигурантов "голой вечеринки" вырезали практически из всех новогодних и прочих телевизионных программ. В судебных решениях, которые наложили различные, преимущественно административные взыскания на любителей демонстрировать свои едва прикрытые телеса в интернете, не содержалось требований убрать героев этого мероприятия из публичного оборота. Руководство телеканалов без всякой государственной цензуры приняло решение, которое было направлено на защиту репутации своих средств массовой информации. Никаких других объяснений нет. Самоцензура СМИ всегда зависит от главного редактора. Он берет на себя полноту ответственности - и ему не нужен цензурный комитет. Он знает, чем он рискует в случае ошибки.
Еще раз повторю: государственная цензура должна обладать жестким перечнем того, что является непозволительным для обнародования широкой и не очень широкой публике. Хотя, замечу, что в советской цензуре был термин, наверняка удививший бы царских цензоров, если бы они до него дожили, - "неконтролируемые ассоциации". При царях цензурировали текст, при советской власти пытались ограничивать и влияние подтекста. Сообщаю все это лишь для того, чтобы обозначить, с какими сложностями мы столкнемся, если решим, что надо смириться с мнением достаточно широкой, но не вполне сведущей публики.
При существующей многопартийности - а идеологические различия даже между парламентскими партиями, безусловно, существуют - создание единых требований к публикуемым в СМИ материалам будет в высшей степени затруднительным. Если одних может порадовать, скажем, статья А. Дугина "России нужен антилиберальный Смерш", то другие, будь у них возможности, безусловно, ее бы цензурировали.
В. Набоков в романе "Дар" передоверяет его герою Годунову-Чердынцеву свои размышления: "В России цензурное ведомство возникло раньше литературы, всегда чувствовалось его роковое старшинство: так и подмывало по нему щелкнуть". Сегодня лишь 37% граждан России, опрошенных ВЦИОМ, разделяют эту мысль классика.
