Совет экспертов: Для ветеранов СВО предложено создать специальные центры для соцподдержки
Разработала проект Национальная ассоциация офицеров запаса "Мегапир". Как сообщил председатель ассоциации "Мегапир" Александр Каньшин, предложение и разработки направлены президенту России Владимиру Путину. В обсуждении проекта в "РГ" участвовали: генеральный инспектор Министерства обороны РФ генерал армии Юрий Балуевский, председатель комиссии Общественной палаты РФ Рифат Сабитов, участник боевых действий генерал-полковник Юрий Букреев, генерал-лейтенант юстиции, ранее - первый заместитель Главного военного прокурора Александр Мокрицкий, Глава Клинского городского муниципального района Московской области Алена Сокольская, заместитель начальника филиала № 2 ФГБУ военного госпиталя имени А.А. Вишневского Минобороны РФ Владимир Ярошенко.
Они также ответили на вопросы "Российской газеты" о деталях проекта и его конкретных задачах.
Начнем с главного: что предлагается?
Александр Каньшин: Ассоциацией "Мегапир", в которую входят десятки экономических, благотворительных, общественных объединений, подготовлена концепция создания системы многофункциональных региональных центров комплексной реабилитации участников боевых действий. Прежде всего - реабилитации участников специальной операции.
Вы уверены, что это нужно?
Александр Каньшин: Конечно, нужно. Человек, побывавший в боевой обстановке, рисковавший своим здоровьем, а подчас и жизнью, видевший гибель своих друзей, меняется. Его психика, его мировоззренческая позиция меняются. Поэтому необходимо помочь ему вернуться к мирной жизни.
Чем ветерану смогут помочь в предлагаемых вами центрах?
Александр Каньшин: Обращаю внимание, что центры называются многофункциональными. Предполагается, что они будут совмещены с технопарками, которые мы планирует создать при центрах. Таким образом, по сути, это будут и реабилитационные центры, и бизнес-структуры, которые смогут сами зарабатывать. В этих центрах ветераны смогут получать лечение. Также мы будем переучивать их на гражданские профессии. Дальше, используя наши технопарки, будем привлекать их уже как специалистов, трудоустраивать.
Если вспомнить историю, то об "афганском синдроме" и "чеченском синдроме" активно заговорили в 90-е годы прошлого века, когда в экономике у нас был развал и раздрай. Устроиться в мирной жизни было трудно всем: и служившим, и неслужившим. Отсюда и депрессии, и уход в криминал. Может, не стоит создавать для ветеранов тепличных условий. Достаточно развивать экономику, создавать рабочие места, повышать зарплаты. В целом. Разве нет?
Юрий Балуевский: Мы часто задаемся вопросами: "А как у них?". Так вот, давайте посмотрим на наших, как когда-то говорилось, партнеров: американцев.
Сегодня говорим: "недружественные страны"...
Юрий Балуевский: Но их опыт от того не становится менее интересным. На "Огарковских чтениях", прошедших в ноябре 2022 года, был сделан доклад "Украинский синдром и мировой опыт лечения посттравматического стрессового расстройства". Докладчицей была специалист, глубоко изучившая тему. Вот что она рассказала: в США проблемами ветеранов вооруженных сил начали заниматься после войны во Вьетнаме. Их светила медицины говорили так: "Первые дни в клинике для ветеранов мы клеймили наших переживших войну пациентов всевозможными диагнозами: алкоголизм, наркотическая зависимость, депрессия. Аффективное расстройство. Даже шизофрения. Пробовали все рекомендованные учебниками способы лечения. Сколько бы мы ни старались, вскоре стало ясно, что толку от наших действий не было никакого. От назначаемых нами сильнодействующих лекарств мозги наших пациентов затуманились так, что они едва справлялись с повседневными делами. Когда мы призывали их подробно рассказать нам о породивших травму событиях, мы зачастую непреднамеренно провоцировали полномасштабный приступ ярких болезненных воспоминаний, вместо того, чтобы помочь им с этой проблемой справиться. Многие из них прекращали лечение, потому что оно не только им не помогало, но порой еще больше усугубляло".
Знакомо. Это точно про Америку?
Юрий Балуевский: В 1980 году американская медицина впервые вышла на определение, что же такое посттравматическое стрессовое расстройство. И с 1980 года началось серьезное изучение этой проблемы в США. В 2008 году Пентагон выделил рекордные на тот момент 300 миллионов долларов в год на 19 программ изучения ПТСР в научно-медицинских центрах. В 2014 году эти расходы увеличились до 800 миллионов в год на исследования. Вопросами борьбы с ПТСР у участников боевых действий у наших врагов-партнеров занимается отдел федерального правительства, который называется Департамент правительства по делам ветеранов. Огромное министерство, управляющее почти 200 лечебными учреждениями по всей стране. В структуре этого департамента создан отдельный центр по ПТСР, который обучает специалистов, управляет центрами реабилитации.
Вот это как у них. То есть вопрос очень серьезный.
У нас здесь присутствуют врачи. Даже врач-реаниматолог госпиталя Вишневского, который как раз и занимается ребятами. Потому просим медиков сказать свое слово: подтверждаете выводы американских коллег?
Владимир Ярошенко: Хочу остановиться на чисто медицинских вопросах. Мы должны понимать, что посттравматическое стрессовое расстройство - это психиатрический диагноз. Когда выставляется диагноз "посттравматическое стрессовое расстройство", пациент должен лечиться и наблюдаться у психиатра. Но есть элементы посттравматических стрессовых расстройств, когда этого диагноза еще нет, как бы доклинические формы этих расстройств сопровождаются невротическими расстройствами, психопатологические реакции стрессовые и так далее. Своевременное выявление этих расстройств не приводит к развитию посттравматических стрессовых расстройств.
Значит, военный синдром военному синдрому рознь…
Владимир Ярошенко: Другая особенность этих посттравматических стрессовых расстройств заключается в том, что в ближайший период после получения травмы посттравматическое стрессовое расстройство как диагноз, психиатрический диагноз, развивается гораздо у меньшего количества людей, чем в отдаленном периоде.
Наш филиал № 2 госпиталя Вишневского - ведущее реабилитационное учреждение и военно-медицинская организация реабилитационного профиля. У нас лечились пациенты - участники войны в Афганистане, затем в Чеченской Республике, затем в Сирии.
Сейчас - участники СВО. У нас сейчас больше 90% пациентов, которые находятся на лечении, это именно участники СВО. Это наиболее тяжелая категория пациентов.
Почему?
Владимир Ярошенко: Особенность современных боевых действий: большее распространение минно-взрывных ранений. Минно-взрывные ранения характеризуются тем, что у человека сочетанная комбинированная патология. Здесь и травма головы, позвоночника, конечностей, внутренних органов, сердца. Органов брюшной полости и так далее.
Юрий Балуевский: Также многие получили не только тяжелые ранения, но и лишились конечностей.
Владимир Ярошенко: Есть, но если мы видим пациента, у которого нет одной конечности или двух конечностей, это не значит, что у него это все проблемы. У него проблемы все внутри. Это и психологическое нарушение.
Мы проводили анализ, в том числе американских данных и наших отечественных данных пациентов, которыми занимались психиатры. Вот они говорят, что ближайшие год-два-три посттравматическое расстройство развивается не у всех, а у около 20-30 процентов участников боевых действий. Причем это, скорее, элементы расстройств. Но через 5-10 лет посттравматическое расстройство уже развивается у 60-70 процентов участников таких войн. Поэтому перед нами стоит задача не только помочь пациенту на данном этапе, вывести его из тяжелого состояния, но и позаботиться о том, чтобы этот человек находился под наблюдением и длительным сопровождением.
И предотвратить...
Владимир Ярошенко: Да, и, возможно, предотвратить.
Мы правильно понимаем, что если начать лечение посттравматического синдрома сразу же...
Владимир Ярошенко: Его нет пока, есть отдельные признаки этого расстройства…
То есть если принять какие-то превентивные меры, то он не разовьется?
Владимир Ярошенко: Совершенно верно. Поэтому приказом министра обороны у нас была создана медико-психологическая поддержка участников боевых действий. Уже на этапе медицинской реабилитации в обязательном порядке с ними работает психиатр, психолог, психотерапевт. Бывает и медицинский психолог, и социальный психолог. У нас действует лаборатория медико-психологических исследований, которая позволяет установить, какой специалист должен заниматься с пациентом.
Следующее, о чем хотелось сказать - сроки лечения. Сроки стационарного лечения это одно. Но такой пациент нуждается и в длительном лечении, особенно получивший тяжелые травмы. По большому счету, он будет нуждаться в лечении всю жизнь. Не обязательно это должен быть стационар. В Министерстве обороны РФ еще до начала специальной военной операции была создана и в настоящее время активно функционирует трехэтапная система медицинской реабилитации. Это стационар, куда впервые поступает пациент после острого заболевания, травмы, специализированное отделение военных госпиталей. Медицинскую реабилитацию нужно начинать в отделении реанимации. Там, где нет специализированных отделений. Было доказано, что чем раньше человек активируется, тем лучше у него результат.
Второй этап медицинской реабилитации - это специализированные реабилитационные учреждения, которые в настоящее время находятся в министерстве обороны. Прежде всего, такие учреждения есть у госпиталя Вишневского, филиал № 2, это филиал № 8 госпиталя Бурденко. Это клиника Медицинской академии, где занимаются этими пациентами. Кроме того, начальник Главного медицинского управления поставил задачу открывать специализированные отделения медицинской реабилитации, которые бы разворачивались фактически во всех регионах. Думаю, что количество таких центров будет увеличиваться. Потому что есть в этом потребность.
Посттравматический синдром лечится? Его можно целиком убрать, грубо говоря?
Владимир Ярошенко: Если развилось классическое посттравматическое расстройство, то пациент уже должен находиться под наблюдением психиатра.
То есть навсегда?
Владимир Ярошенко: Да. Вы же понимаете, что психическое заболевание имеет периоды течения. Есть период стабильного течения. Есть период обострения. Но мы должны понимать, что в настоящее время тех, у кого развилось классическое посттравматического расстройство, немного.
Но число будет расти?
Владимир Ярошенко: Мы проводили исследование, посмотрели и сравнили количество этих развивающихся расстройств у пациентов, которые участвовали в войне в Афганистане, в Чечне, в Сирии, и участников СВО. Очень интересная закономерность. В том, что наиболее тяжелые повреждения сейчас, во время СВО, но посттравматическое стрессовое расстройство развивается гораздо реже. Вернее, расстройство - это единицы. А вот признаки...
Чем это объясняете?
Владимир Ярошенко: Объясняем мы это социальной поддержкой, которая была организована обществом, руководством министерства обороны, руководством страны. То внимание и социальная поддержка, которая создана для этих людей, она приводит к тому, что эти расстройства развиваются гораздо реже. Внимание к этим людям, внимание к их семьям, внимание к их детям, вот это, на мой взгляд, является основным в профилактике посттравматических стрессовых расстройств. Третий этап: это реабилитация человека в обществе.
Юрий Балуевский: Опять же, возвращаясь к докладу, который нам делал специалист. Я услышал от нее, что на травму есть отложенная реакция и острая реакция. Острая реакция, она проходит более благоприятно. И вот, после того, как в 80-м году американцы вывели это первое определение, потом появился международный классификатор болезни. Так называемый ДСМ-5.
Владимир Ярошенко: Да, это американский. Есть также наши классификаторы.
Юрий Балуевский: Они пишут - это посттравматическое расстройство, характеризующееся повторяющимися навязчивыми воспоминаниями о шокирующем травматическом событии, которое начинается в период до 6 месяцев после основного события. Та самая отложенная реакция. И сохраняется дольше одного месяца. Острая фаза проходит достаточно быстро. Но отложенная реакция может постоянно возвращаться, переходить на семьи, на детей, на жен, на общество в целом.
Александр Каньшин: Хочу вспомнить историю. В 1987 году в Ашхабаде в цирке создали афганское движение "Боевое братство". Я тогда был главным комсомольцем Сухопутных войск. Две тысячи ребят мы собрали в Ашхабаде. Такие закаленные, прожженные. Мы тогда подумали: а правильно ли мы делаем, что мы создаем это движение?
Но сейчас необходимость создания каких-то структур, которые будут с ними работать, уже не вызывает сомнения. Поэтому нами и разработан проект, который мы сейчас обсуждаем. Планируется, что в каждом регионе появится центр, и там будет наблюдательный совет из самих же ребят, имеющих высшее образование, юридическое образование.
Ветеранов боевых действий?
Александр Каньшин: Мы их подготовим, сделаем, чтобы они могли выстраивать взаимодействие. Конечно, под нашим патронажем.
Приблизительно уже понятно: сколько потребуется средств на возведение таких центров, сколько людей будет работать там, где планируется создать первые такие центры?
Александр Каньшин: Первый пилотный проект планируется в Московской области. Приблизительно один такой центр будет стоить 3 миллиарда.
А по времени?
Александр Каньшин: За год мы его построим. У нас свои проектные организации. Все это сейчас прорабатывается. Я хочу подчеркнуть, что лечение тяжелых ранений, тяжелых увечий мы в этих центрах не потянем. И это не наша функция. А вот психологическая профессиональная реабилитация, подготовка, открытие рабочих мест - все это будет возможно в наших центрах. Мы планируем, что там будут проходить десятки тысяч ребят. Они приехали на месяц, мы их подготовили. Они там живут. Где-то кого-то подлечили, где-то реабилитировали, с точки зрения психологии поработали. Но самое главное, дать профориентацию. Адаптировать к жизни. Дать им профессию, чтобы они работали. Месяц-два, они поработали с нами, на каком-то предприятии в этом технопарке, где-то дистанционно, где-то - программистами. Ведь там же, в зоне СВО, очень много талантливых ребят. Мы поможем им раскрыть таланты. Эти центры могут давать и юридическую консультацию, помогать защищать права. Основная идея, что люди будут востребованы обществом. Они будут чувствовать себя полноценными членами общества.
Александр Мокрицкий: Как бывший работник Главной военной прокуратуры хочу добавить, что практика применения той нормативной базы, которая существует, говорит о том, что очень много пробелов. В том числе связанных с социальной жизнью и адаптацией участников боевых действий и их семей. Ведь сейчас по линии прокуратуры идет огромное количество обращений. Их число возросло в десятки, если не сотни раз. И это огромная проблема, причем проблема, скажем так, не только государства, но и всего общества. Общество должно подключиться к этой проблематике.
Уже сейчас такая проблема есть, а когда люди начнут возвращаться после окончания боевых действий, она еще больше будет разрастаться, если своевременно не примем меры. Необходимо выработать механизмы, которые могли бы более эффективно разрешать проблемы людей на местах. Предлагаемые центры станут инструментом решения многих проблем.
Гражданское общество сегодня все прекрасно понимает. Но очень важно, чтобы и чиновники на местах не отворачивались от ветеранов, не произносили пресловутое "я вас туда не посылал".
Алена Сокольская: В принципе, муниципалитет - это земля. Та самая земля, где ты можешь посредством общения с родственниками и с самими ребятами обеспечить полный контакт. У нас порядка 500 ребят служат в зоне СВО. Вы не поверите, фактически всех их знаю в лицо. Фактически все приходили на прием. В администрации нет отдельных часов приема для бойцов и их родных, мол, раз в месяц с двух до трех, ни раньше, ни позже. Нет, когда боец или его родные придут, тогда с ними и поговорят. И таким образом мы стали погружены в их жизнь. Мы - это в том числе и общественные организации, которые объединились вокруг Государственного фонда "Защитники Отечества".
Это и наши солдатские матери, мы их привлекли, чтобы вместе общаться. Это наши воины-интернационалисты. И так далее. Но самое главное, это понимание: ребята понимают, что они не брошены своим муниципалитетом. И когда вы говорите про социально ориентированный бизнес, я вам скажу: у нас нет проблем. Потому что социально ориентированный бизнес знает конкретно каждого парня в лицо.
За каждой семьей участника СВО у нас закреплен сотрудник ЖКХ. Оказывается, поверьте мне, это самое важное: сотрудник ЖКХ. Потому что мужчина ушел на службу, а в доме нужно включить электричество. Починить сантехнику. И у нас полностью закреплены вот эти функции за управляющими компаниями, за непосредственно сотрудниками, которые вхожи в этот дом.
Рифат Сабитов: В продолжение этой темы я бы, знаете, еще хотел обратить внимание, что психологическая помощь и адаптация социальная зачастую необходимы не только участникам специальной военной операции, но и членам их семей. Часто бывает так, человек погиб, осталась вдова с одним, а то и с тремя детьми. Надо помогать.
Я такие ситуации видел, когда вдова находится в тяжелом положении и ей нужна очень серьезная психологическая помощь. Да и детям тоже. Когда теряют отца или старшего брата. Таких примеров очень много.
Наступает некая такая апатия, потеря интереса к жизни. Вот эти вещи тоже надо как-то учитывать в нашей работе, и оказывать психологическую помощь, в том числе и членам семей участников специальной военной операции. И тех, кто вернулся, и тех, кто, к сожалению, не вернулся. И тех, кто получил ранение. Это очень важная тема.
Юрий Букреев: Не хочу, чтобы у присутствующих здесь и у читателей сложилось впечатление, будто инициатива "Мегапира" будет реализовываться на пустом месте. В государстве существует достаточная законодательная база, и она позволяет в той или иной мере решать вопросы, связанные в том числе и с получением медицинского обеспечения, и социальной реабилитацией на местах.
Другое дело, что практика на местах часто далека от идеала, мягко говоря. Поэтому проект, который мы сейчас обсуждаем, крайне важен. Многие ветераны высказывают мысль о том, что все проблемы текущего характера в ветеранской среде связаны с отсутствием федерального органа по делам ветеранов. Отчасти они в какой-то степени правы. Потому что отсутствие такого органа не позволяет концентрировать средства, которые достаточно большие, и использовать их по приоритетным направлениям. По ведомствам, министерствам по регионам. Но в то же время есть опасение, что создание такого органа управления привело бы к появлению новой бюрократической структуры и только. Получилось бы ведомство с раздутым штатом, но - ведомство-статист. Нельзя забывать, что у нас уже есть минздрав, есть министерство труда и социальной защиты, все это мощные структуры.
Кстати, на министерство труда и социальной защиты возложены обязанности по формированию государственной политики в отношении пенсионного обеспечения, в том числе включая военных пенсионеров и ветеранов боевых действий. Это они обязаны на сегодняшний день проводить мониторинг существующей базы для реабилитации и социальной адаптации. И, в принципе, строить прогноз и потребность в таких центрах. В этих условиях, конечно, предложение о создании сети многофункциональных реабилитационных центров именно общественными структурами значительно бы облегчило работу нашему государству. Сняло бы напряжение в обществе. И на самом деле оказало бы существенную помощь. Причем в этом, конечно, должно быть заинтересовано государство. Там требуется небольшая помощь для осуществления и реализации этой программы. Мы могли бы с реализацией этих предложений и время сэкономить, и выиграть время. И в то же время ускорить решение этой проблемы.
Грубо говоря, оттянуть от государства головную боль...
Юрий Букреев: Да.
Александр Каньшин: Это наши ребята, которые проливали кровь. Которые терпели, страдали. И мы должны всем обществом их взять и с ними работать. Из этих ребят надо растить элиту общества. Мы обращаемся и к обществу, и к бизнесу. И, уверен, нас поддержат. Таких организаций, как мы, много. Мы все делаем общее дело. Мы хотим развивать нашу страну. Мы хотим, чтобы нормальные люди росли в ней. Хотим, чтобы наша страна открывала перед человеком лучшие возможности.