Любовь Турбина об отце, выдающемся ученом-генетике: У него было чутье на идеи

Любовь Турбина: "Отец сказал: "Фамилию можешь брать мужа, но стихи печатай под моей!" / Роман Щербенков

В судьбе Любови Турбиной неразрывно переплетены искусство и наука, Москва и Минск, Беларусь и Россия. Она - ученый-физик в одной из своих ипостасей, известный поэт и переводчик белорусской поэзии - в другой. А еще Любовь - дочь человека, который стоял у истоков развития научной генетической школы Беларуси.

Любовь Николаевна, фамилия ваша принадлежит не только литературе, но и биологии. Вашего отца, Николая Васильевича Турбина, называют основателем белорусской школы генетиков.

Любовь Турбина: Да, двадцать лет работы он связал с Беларусью. А по поводу фамилии как-то мне сказал: фамилию можешь взять мужа, но стихи пиши только под моей!

А какие повороты в его судьбе привели к тому, что в жизни вашей семьи появилась Беларусь?

Любовь Турбина: Папа родился под Рязанью, в поселке Тума. Окончил Воронежский сельхозинститут, защитил там кандидатскую. В 1939-м поступил в докторантуру в Москву, в Академию наук, в Институт генетики. И, получается, они с мамой оказываются в Москве перед самой войной. Но с ее началом перебираются в Ашхабад, где отец находится в рядах советской армии как курсант военно-медицинского училища. Мама ехала в Туркмению уже беременная, и родилась я в Ашхабаде. Там отец работал над докторской по теме "Вегетативное расщепление растительных гибридов".

Защита диссертации состоялась заочно, и перед самой отправкой на фронт пришли документы, что он отзывается в Москву, куда мы с родителями вернулись уже втроем... Помню день Победы в Москве. Родители отправились на салют, а я, трехлетняя, зашла под цветущую вишню, стою и думаю: "Куда же они, вот же салют!"

Когда Николая Васильевича пригласили в Беларусь, он ведь уже был видным ученым?

Любовь Турбина: Он был деканом биофака ЛГУ - в 1945-м его, молодого доктора наук, перевели в Ленинград. Потом часть его ленинградских аспирантов за ним в Минск поехали, там защищали кандидатские и докторские. Среди его учеников 18 докторов наук и более 40 кандидатов.

В пятидесятых-шестидесятых годах в Беларусь были приглашены многие ведущие ученые, представители разных наук. Там были созданы институты физики, математики и потом - целые школы уже белорусских ученых по этим специальностям. Единственным так приглашенным биологом был мой отец.

В 1953-м он был избран академиком Белорусской академии наук и назначен директором Института биологии АН БССР. Именно тогда наша семья перебралась в Минск. В 1965-м создается Институт генетики и цитологии АН БССР, у истоков которого он стоял и которым руководил до 1970 года. У него было чутье на новые идеи во всех сферах естествознания. Например, пришел к нему человек со своими гипотезами - он его сразу взял и создал в Институте целый отдел, занимающийся генетикой рака. По его инициативе в Беларуси развернули исследования по молекулярной генетике и биотехнологии - это было совершенно внове.

На его лекциях меня поразило, что никогда в личной жизни в нем не было столько энтузиазма и такой вот... любви. Он к аудитории обращался как к самым близким, с такой надеждой на понимание!

Он писал, что в Институте генетики и цитологии в Беларуси "оставил свое сердце". Почему переехал в Москву?

Любовь Турбина: Он продолжал с этим институтом сотрудничать, даже когда уже снова работал в Москве. Его в 1967 году избрали академиком ВАСХНИ (Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук). В 1971-м отец с мамой и Васей, младшим моим братом, уезжает в Москву. Мы с сестрой уже взрослые, мы остались в Минске. Отец уехал, чтобы организовать новый институт - сейчас это Всероссийский институт сельскохозяйственной биологии, которым он и руководил несколько лет, взрастив в его стенах 11 научных коллективов. Но его влекла живая научная работа. И в 1980-м он со своей лабораторией перешел в Московское отделение Всесоюзного института растениеводства, где работал уже до самой смерти в 1998 году...

Мне близок белорусский характер - не вступая в шумные споры, сделать по-своему

Вы с детства писали стихи, но поступили на физфак БГУ. Настоял отец?

Любовь Турбина: Действительно, под давлением родителей не только поступила, но и защитила диссертацию по радиобиологии. И за это я родителям благодарна. Они считали, что поэзия твердо куска хлеба не гарантирует. Но вот они переехали, мужа моего - к тому моменту я уже была замужем и имела годовалую дочку, забрали в армию. Оставшись одна с дочерью, наконец осознала: сейчас или никогда! И отправила на вступительный конкурс в Ленинградский литературный институт свои стихи. Прошла творческий конкурс - это показалось мне чудом! Училась заочно. Отец, узнав, сказал: "Наконец-то Люба проявила не свойственные ей настойчивость и силу характера..." А я на самом деле решила все давно, но была скрытна и открытого неповиновения не выказывала. Бабушка наша мой характер раскусила и говорила маме про нас с сестрой: "Вот скажешь Наташе что-то сделать, она: "Нет, не буду". А Люба со всем согласится, но сделает по-своему". Мне близок белорусский характер - спокойно делать так, как считаешь нужным.

У вас есть щемящее душу стихотворение о взаимоотношениях с отцом...

Любовь Турбина: Думаю, вы про это:

...С годами приходит обратное зренье,
И видится детство особенно ярко:
Дороже мне было отца одобренье
Любого подарка.
Но помню и это - сплошные сомненья:
Испорчено платье, плохие отметки…
Непросто жилось мне - отца одобренье
Звучало так редко.
А может быть, жаждал он сам восхищенья?
Моя виноватость его раздражала?
Довольно! Оставим вину и прощенье -
Так времени мало.
Я помню о трудных правах первородства.
Сумею ещё - одолею усталость.
И гордость - бесспорное профилей сходство,
И нежность, и жалость.

Отец не просто смирился с вашим стремлением в литературу, но и высоко его оценил?

Любовь Турбина: Для папы оказалось важно, что я пишу стихи, поскольку он в свое время по этой дороге не пошел. Еще в Воронеже он был знаком со ссыльным Осипом Мандельштамом. Отец показывал ему свои стихи - да, он писал стихи. И вот, когда я сочиняла свою детскую поэзию - о любви, например, - то папе показать ну никак не могла. Показывала другое, было у меня на злобу дня, про Америку, которая "в Европу свой хищный нос сует"... Хоть бери да в газету. Кстати, у него был друг, редактор журнала "Подъем", и как раз в этом журнале какие-то мои стихи он и напечатал. Но папа укорял: "Мои стихи сам Мандельштам хвалил, и то я в литературу не пошел!"

Почти год я отработала по первой профессии на белорусском реакторе. А потом удалось из Института генетики перейти в Институт литературоведения имени Янки Купалы. В отдел взаимосвязей литератур, им руководил писатель Алесь Адамович. Десять лет жизни прошло в поездах между Россией и Беларусью. Ездила на сессии, ездила к родителям, навещала дочь, которая училась в МГУ. Мне не казалось тяжело. Сейчас живу в Москве. А папа в конце жизни, перенеся инфаркт, побывав в операционной, признался: "Я никогда не был так счастлив, как когда лежал на этом столе: ко мне вернулись рифмы..."

Как считаете, удалось ли нам не потерять общее, как сейчас говорят, культурное пространство Беларуси и России?

Любовь Турбина: Не знаю. Это каждый понимает по-своему и видит, что хочет увидеть. Но для меня важно, чтобы оно было живо, это общее пространство. Собственно, сбережением этой общности я и занимаюсь по мере своих сил в Институте мировой литературы имени Горького, в отделе взаимосвязей литератур. Считаю это своей миссией. Мой любимый, самый главный перевод, которым горжусь, - стихотворение Богдановича: