Здесь представлены самые разные экспонаты, - от невинных бирюлек до карточных колод, которые все-таки предполагают игру на деньги, - но сама выставка не о пагубности игры, а о ее природной возвышенности. Здесь игра не подменяет жизнь, но создает ее образ, не предполагающий смертельного исхода, лишает бытие кровожадной брутальности. Не случайно каталог выставки начинается со слов нидерландского мыслителя Йохана Хёйзинга о том, что игра "в значительной мере лежит в области эстетического" и в "этом несовершенном мире, в этой сумятице жизни она воплощает временное, ограниченное совершенство". Замечу, что Хёйзинга опубликовал свой знаменитый трактат Homo ludens ("Человек играющий") в 1938 году, когда уже бушевала гражданская война в Испании и Европа была на пороге Второй мировой. Он противопоставлял игру как мир возвышенной гармонии трагедии реальной жизни, которую познал сполна, пройдя концлагерь, не дожив нескольких месяцев до победных дней. Вслед за своим духовным учителем Якобом Буркхардтом, который по существу открыл культуру итальянского Возрождения, Хёйзинга искал в истории культуры не временнОе, но непреходящее. Он раскрывает игру как природный человеческий феномен, по-разному проявляющийся в истории.

В известном смысле он развивает идеи Фридриха Шиллера, который, правда, ограничивал игру прекрасным: "Человек должен играть красотою, и только красотою одною он должен играть... Человек играет только тогда, когда он в полном значении слова человек, и он бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет..." Это универсальное понимание игры связано с позднепросветительским пониманием природы человека, с принципами познания мира, в котором рациональность сопрягается с эстетически сентиментальным восприятием бытия. Красота игры - это не только зрительский критерий, но и самооценка ее участников.

Словом, потребность в игре не выдумка чернокнижников, она не навязана человечеству, но изначально ему присуща. Понятно, что история игр обладает не меньшей протяженностью, чем история человечества, но кураторов выставки интересуют прежде всего игры, популярные в России в аристократических придворных кругах. Чужестранные игры приобретали на русской почве новые качества, обрастали местными приемами. Не случайно в каталоге приводят слова известного немецкого ученого и дипломата Адама Олеария, написавшего книгу о двух своих путешествиях в Московию: "Эти русские превосходно играют в шахматы; наши лучшие игроки перед ними - школьники". Некоторые исследователи считают, что шахматы появились в Древней Руси еще в IХ-Х веках, другие полагают, что в ХIII веке, но в любом случае обязательной игрой придворных они становятся при Петре I, когда входят в программу петровских ассамблей.

Эпоха Просвещения делает популярными интеллектуальные игры - от бирюлек и "Солитера" до анаморфоз и так называемых игр-ходилок. Но наибольшее распространение приобретают карточные игры, по поводу которых разгораются яростные дискуссии. Одни требуют их категорического запрета, усматривая в них гнездилище порока, другие настаивают, что любая игра много лучше смертоубийства.

Еще при Алексее Михайловиче за игру в карты отрубали пальцы и били плетьми, с карточными играми боролся и Петр I. Даже императрица Елизавета Петровна пробовала урезонить игроков, выпуская указы и вводя наказания за карточную игру. Но их нарушали еще и потому, что сама Елизавета Петровна был страстной картежницей. В.О. Ключевский ее явно недолюбливал, но в его суждениях нет преувеличений: "Дворец представлял не то маскарад с переодеванием, не то игорный дом... По вечерам сама императрица принимала участие в игре. Карты спасали придворное общежитие: другого общего примиряющего интереса не было у этих людей, которые, ежедневно встречаясь во дворце, сердечно ненавидели друг друга".

Карты немало способствовали "придворному общежитию" и при Екатерине Великой, которая не любила проигрывать ни в жизни, ни за карточным столом, хотя и она в 1766 году выпустила указ "О неигрании в запрещенные игры". Борьба с азартными играми - особый сюжет русской истории. Как и трагедии игроков, которым игра заменяла реальную жизнь. Эти сюжеты можно связать с эстетическим обаянием кремлевской выставки лишь тем, что они даровали миру великие литературные и музыкальные произведения: "Пиковую даму" Пушкина, а потом и Чайковского, "Маскарад" Лермонтова, "Игроков" Гоголя, "Свадьбу Кречинского" Сухово-Кобылина, в которых трагическая мания картежников обрела свойства прекрасного искусства, возвышавшегося над будничным существованием. Хотя их авторы бесспорно знали, чем заканчивается игра с жизнью и игра в жизнь.

Но создатели выставки под трогательно домашним названием "Во что играли наши предки" не собираются искушать посетителей. Для них игра - неотъемлемая часть культуры, услада для ума и души.