В центре недавнего обострения отношений между Россией и Евросоюзом оказались, прежде всего, две темы - судьба Украины и некоторых других постсоветских стран, а также российское законодательство, запрещающее пропаганду гомосексуализма среди несовершеннолетних. Обе темы сами по себе обладали немалым конфликтным потенциалом, однако в нашей многолетней практике отнюдь не каждый спорный вопрос получал столь драматическое развитие. Видимо, все же дело в том, что с самого начала было определенное желание обеспечить накал страстей вокруг двух конкретных проблем.
На мой взгляд, это напрямую связано с тем, что сегодня в межгосударственных отношениях все чаще делается акцент на так называемую "мягкую силу". В частности, украинский сюжет изначально был представлен не в объективно напрашивающемся геополитическом ключе, а исключительно в ценностных категориях - как выбор между "свободой и авторитаризмом", "советским прошлым и европейским будущим" и т.п.
Именно поэтому аргументы и российского руководства, и многих украинских политиков и бизнесменов по поводу неизбежных и опасных экономических последствий подписания вполне конкретного соглашения об ассоциации с ЕС, а не абстрактного "порыва к свободе", часто элементарно тонули в шуме фанфар по поводу чуть ли не последнего шанса Украины "войти в Европу" (чего, на самом деле, в соглашении не было даже намеком). ЕС сделал ставку на "мягкую силу" - на эмоции украинцев (да и самих европейцев, горячо включившихся в "операцию по спасению Украины") и на собственный позитивный образ в глазах других народов. И это возымело действие: люди, большинство из которых в глаза не видели соглашения, были готовы днем и ночью стоять за него на "евромайдане" и не желали слышать какие-либо призывы к здравому смыслу и к трезвому анализу того, что именно им предлагают.
Проблема, однако, в том, что непременным условием достижения такого эффекта на украинском направлении была постановка вопроса в радикальном формате "или - или". А это невозможно без широкомасштабной демонизации России, от которой, соответственно, и надо "спасать" Украину - как и Молдавию, Армению и далее по списку.
В итоге с самого начала не предполагалось обсуждать эти темы в трехстороннем формате, что было бы, на первый взгляд, логичным. А сами еврокомментарии к развитию событий напоминали сводки с фронтов: "мы потеряли Армению!", "надо биться за Украину до победы!", "Молдова уже практически наша!" и т.п.
Интеграционные объединения с российским участием в принципе не воспринимались как потенциальные партнеры для взаимодействия, а представлялись исключительно как неоимперские инструменты России, при том, что строились они во многом именно по тем сценариям, по которым формировался сам Евросоюз. Но логика восприятия "вне ЕС жизни нет и быть не может" каким-то роковым образом довлела надо всем, что касалось интеграции к востоку от Польши.
Тема секс-меньшинств хотя визуально и весьма далека от страстей по Украине, на самом деле также продемонстрировала мобилизационную роль "мягкой силы", что, среди прочего, подтвердило недавнее открытое письмо нобелевских лауреатов и череда отказов ряда европейских политиков от участия в сочинской Олимпиаде. Если в самом Евросоюзе нежелание ряда стран легализовать однополые браки, как и массовые протесты против гомосексуальной пропаганды среди несовершеннолетних воспринимаются как вполне естественная внутри-европейская тема, то в отношениях с Россией это опять - война "правильных" ценностей с "неправильными". Сама же тема предельно утрируется из пропаганды среди несовершеннолетних в "репрессии и гонения на меньшинства" прежде всего для того, чтобы вызвать максимальное сочувствие среди собственных граждан.
Однако, как уже говорилось, ответственность за положение дел в Европе делят все участники диалога. Для многих в политике и бизнесе стала очевидной необходимость снижать накал страстей и обсуждать существующие проблемы в более трезвом ключе. В какой-то мере Евросоюз стал заложником собственной "мягкой силы", которая отмобилизовала своих граждан на "крестовый поход" за ценности, и теперь Брюсселю и европейским столицам стало сложнее вернуть ситуацию в нормальное русло.
Тем не менее, определенные сигналы к этому уже видны. Одним из таких я вижу назначение новым координатором германо-российского межобщественного сотрудничества в МИД ФРГ моего старого знакомого еще по работе в Комитете по международным делам Госдумы, германского ветерана внешней политики, депутата Бундестага от социал-демократов Гернота Эрлера. В одном из своих самых первых интервью на новом посту он высказал весьма здравые мысли по поводу того, как следует поступить в нынешней ситуации: не запрещать выступать с критикой, но предварительно попытаться понять позицию противоположной стороны, учитывая при этом процесс политического развития и историческое прошлое ("Дойче Велле", 10.01.14).
А ранее в статье в еженедельнике "Ди Цайт" с характерным заголовком "Хватит травить Россию!" новый германский уполномоченный по связям с Россией отметил - разочарования России во многом связаны с действиями Запада в прежний период: "С точки зрения Москвы, Запад после развала Советского Союза безжалостно использовал слабость России: НАТО и Евросоюз расширились на Восток, а солидарность России с Соединенными Штатами после 11 сентября не была признана. В довершение всего вблизи России - на Украине и в Грузии - произошли революции. Польша и Чехия ожидают реализации планов по созданию системы противоракетной обороны, тогда как Москва была выведена за рамки международно-политического процесса". Эксперт не призывает обязательно соглашаться с позицией России - но понимать ее истоки.
И вот здесь неизбежно возникает весьма серьезный вопрос: а кто кому на самом деле должен доказывать свои добрые намерения, подтверждать свой миролюбивый имидж? В любом случае, не одна из сторон, а, полагаю, обе одновременно.
Но для понимания мотивации друг друга необходим более широкий формат диалога, чем общение политиков. Дипломатия официальная должна прирастать дипломатией народной. Успехи российской внешней политики последнего времени - в частности, на ближневосточном треке - должны быть подкреплены формированием ее внятной общественной поддержки. Ведь отечественная внешняя политика и дипломатия во многом являются предметом весьма широкого общественного консенсуса и одобрения в России, равно как и набирающим популярность и позитивные "очки" имиджевым фактором страны за рубежом. Но сегодня стихийное общественное одобрение далеко не всегда получает реальное воплощение в конкретные акции и заявления в поддержку действий России.
В эпоху "мягкой силы" включение "vox populi" - "голоса народа" - во внешнеполитические процессы является немаловажным аргументом в пользу убедительности политики того или иного государства, ресурсом поддержки его дипломатических усилий.
Нам нужен постоянный межобщественный разговор в подлинном смысле этого слова - это подразумевает желание и готовность слышать все мнения на другой стороне, а не только те, которые подтверждают твои собственные оценки. Например, прислушаться не только к тем, кто поддерживал "панк-молебен" в Храме Христа Спасителя, но и к тем, кого он оскорбил. Понять позицию не только тех, кто выходит на Болотную или на Майдан, но и тех, кто с ними принципиально не согласен. Уважать мнение не только активистов ЛГБТ-движения, но и тех, кто против легализации однополых браков и любой пропаганды на сексуальную тематику среди несовершеннолетних. Как уважаются и имеют право на существование все эти мнения в самих европейских государствах - но подобный демократический подход почему-то считается неприменимым к России: здесь всегда стоит задача поддержать "своих", даже если в этой роли оказываются весьма сомнительные украинские ультра-националисты или исламские радикалы-сепаратисты.
Сегодня у нас уже есть форматы общения, вроде "Петербургского диалога" между Россией и Германией, однако, как представляется, это должно уходить и на уровни значительно ниже - до муниципалитетов или даже школ, а также до постоянных интернет-каналов.
Я абсолютно уверен, что спрос на реальный и широкий межобщественный диалог со странами Европы присутствует с обеих сторон. По своему опыту руководства Россотрудничеством - организации, задействованной в сфере гуманитарного сотрудничества - я вижу, насколько велик интерес в странах Европы к России, к ее культуре, к ее прошлому и настоящему. С большим успехом проходят крупные культурные акции, так называемые перекрестные годы - с Испанией, Германией, Нидерландами. Свой вклад вносят большие русскоязычные общины в Европе, численность которых сегодня измеряется миллионами - русских уже больше, чем представителей некоторых других народов, чьи языки при этом являются официальными языками Евросоюза. Расширение деловых связей с Россией привело к тому, что во многих странах Восточной Европы русский язык вернул себе прежние роли в школьном и вузовском образовании, поднявшись с позиций во втором десятке преподаваемых иностранных языков в 90-е гг. на 2-3 место сегодня. Российский туризм в Европу по-прежнему измеряется миллионами в год - хотя в последнее время он порой сдает свои позиции, прежде всего, безвизовым странам.
И это также важно отметить: проблема взаимного безвизового въезда из России в ЕС и обратно становится сегодня откровенно политической, а не организационной, миграционной или экономической. Если столь необходимо оказывать влияние на Россию и ее общество убедительной наглядностью европейской политической, гуманитарной, экономической систем, то нет более прямого и доступного способа, чем полная отмена визовых ограничений для всех категорий граждан: пусть россияне увидят своими глазами и захотят воссоздать все это дома. Но тогда трудно объяснить тот факт, что на отмене виз настаивает сегодня именно Россия, которой, по идее, надо бы бояться такой открытости, коль скоро ее сравнивают с СССР и подозревают в стремлении к самоизоляции. Или же наши европейские визави сами опасаются, что их собственные сограждане откроют для себя несколько иную Россию, нежели та, которую им "рисовали" на страницах их домашних газет…?
Как бы то ни было, я считаю, что Россия и ее общество сегодня вполне готовы к содержательному широкомасштабному диалогу со своими европейскими партнерами, но к взаимоуважительному диалогу равных, не предполагающему презумпции заведомой правоты одной из сторон. Отечественная дипломатия делает сегодня все объективно возможное для того, чтобы поля конструктивного сотрудничества не сужались. Но миссия властей не только в том, чтобы договариваться друг с другом, что они делают постоянно с переменным успехом. Важно, однако, и создавать площадки для межобщественного общения, облегчать возможности для доступа друг к другу, снимать барьеры и взаимные стереотипы, и не насаждать новые. Полагаю, в этом также должна проявляться взаимная ответственность России и Евросоюза за будущее нашей общей Европы, которую в наших силах превратить в "безбарьерную территорию" уже при жизни нынешних поколений. Было бы, как говорится, желание.