Петер Штайн рассказал о ней корреспонденту "РГ".
- В России вас хорошо знают как драматического режиссера. Но уже много лет вы делите свое время между драматическим и музыкальным театром. Чем вас привлекает опера?
Петер Штайн: Прежде всего я люблю музыку. В юности я играл на скрипке, однако, к сожалению, так и не стал музыкантом. Работа в опере дает мне возможность сотрудничать с музыкантами: дирижерами, певцами. В опере режиссер не является главной фигурой, дирижер занимает более важное место. Я с удовольствием принимаю это, потому что мне нравится участвовать в проектах, которые создают другие. Я вообще не принадлежу к числу режиссеров-творцов. Для меня гораздо интереснее раскрыть замысел автора, чем осуществить собственное высказывание.
- С такими же идеями вы подходили к Чехову, когда ставили свои знаменитые спектакли в берлинском театре "Шаубюне"?
Петер Штайн: С Чеховым нужно быть особенно осторожным. Сама структура его пьес изменчива, нестабильна. Это не Шекспир с его ясной и четкой драматургией. Чтобы понять Чехова, нужно погрузиться в театральную ситуацию, которая его окружала, знать об идеях Станиславского, о возникновении Художественного театра. Только тогда ты имеешь право обратиться к Чехову. И все равно ты будешь только в начале пути, потому что даже Станиславский испытывал большие проблемы с интерпретацией пьес Чехова.
- Достаточно вспомнить слова Чехова после премьеры "Вишневого сада" о том, что Немирович со Станиславским в его пьесе видят решительно не то, что он написал, раз называют ее драмой, а не комедией, и что они ни разу не прочли пьесу внимательно.
Петер Штайн: Да, но к этой реплике тоже нужно подходить с осторожностью. Если бы "Вишневый сад" поставили как фарс, педалируя комические моменты, Чехов говорил бы прямо противоположное: "Да разве я комедию написал?". Люди театра легко ранимы, эмоциональны, склонны к преувеличениям. Чехов не был актером, но, как только начал писать пьесы, стал человеком театра. Поэтому не надо буквально воспринимать каждое сказанное им слово. Показывая что-то актерам, я тоже преувеличиваю, прибегаю к гротеску, размахиваю руками. Я не имею в виду, что актеры должны буквально копировать каждый мой жест. Моя задача - показать, в каком направлении они должны работать.
- "Аиду" в Москве вы ставите вместе с художником Фердинандом Вегербауэром, с которым сотрудничаете постоянно.
Петер Штайн: С Вегербауэром я работаю очень давно, и он прекрасно знает, что у меня есть четкое понимание того, как будет выглядеть та или иная сцена. Для меня это основополагающий принцип. Не все сценографы это любят. Задача художника - создать среду, в которой происходит действие. С художником по костюмам Наной Чекки я работаю впервые, но она уже приняла предложенные мною правила игры. Цвета костюмов тоже подчинены своего рода драматургии: золото у нас символизирует двор фараона, красный - это цвет войны, и так далее.
Декорации и костюмы должны отвечать содержанию сцены, ее настроению. В идеале зрители должны понимать, что происходит, не глядя на строку с переводом. В сцене суда над Радамесом мы должны увидеть, что его отправляют в подземелье, поэтому на сцене будет лестница, ведущая вниз, в камеру. В картине в покоях Амнерис небольшой подиум. Больше ничего не нужно.
- А как же традиции, требующие от "Аиды" сценических эффектов?
Петер Штайн: Мы привыкли думать, что "Аида" - это масштабное зрелище с эффектными декорациями и костюмами, марширующими статистами. И все время - форте! Но если мы откроем партитуру, то увидим совсем другую картину. Больше половины оперы - это пиано и пианиссимо. Почему же на это не обращают внимания? Может быть, просто потому, что тихо играть труднее? Если соблюдать все авторские указания, "Аида" из пышного шоу вновь станет тем, чем она была задумана, - интимной психологической драмой. Перед нами классический любовный треугольник: две женщины любят одного мужчину. Все остальное - политика, война, религия, интриги - фон, на котором разворачивается действие.
- В итоге мы снова возвращаемся к психологической режиссуре, сторонником которой вы всегда были.
Петер Штайн: От артистов, занятых в моих постановках, требуется не только вокал, но и актерская игра, умение взаимодействовать с партнером. На словах это очень просто, но требует полного сосредоточения. Можно все время пытаться придумывать что-то новое, но мой метод не таков. У него тоже есть свои особенности: например, если у Верди Радамесу, отправляющемуся на войну, вручают знамя и меч, то, возвращаясь с победой, он должен вернуть их, так как выполнил свою задачу. Не потерял же он знамя во время похода?! Будут много подобных деталей, которые не бросаются в глаза, но помогают зрителям погрузиться в происходящее.