"До свидания, мальчики!"
"Пишите свои повестки сами, у меня рука не поднимается это делать", - военком был сломлен упорством Булата и его друга, не достигших еще призывного возраста, но каждый день требовавших отправить их на фронт.
Окуджава закончил в мае 41-го девятый класс и отчаянно рвался на передовую, ушел из школы, работал на заводе учеником токаря, занимаясь изо дня в день, по 14-16 часов, ровировкой стволов огнемета. Парни написали и разнесли друг другу повестки, и через несколько дней Окуджава мог посмеяться над собственным внешним видом - "в обмотках, с кривыми ногами, с тонкой шеей, большая пилотка на голове..."
Вспоминая самого себя таким, он и написал в конце 50-х: "Ах, война, что ж ты сделала, подлая: стали тихими наши дворы, наши мальчики головы подняли..." Ряды "поднявших головы мальчиков", не успел сам Булат понюхать пороху в учебном минометном дивизионе, быстро начали редеть: из тринадцати друзей с предвоенной фотографии всей арбатской компании четверо были убиты в первые месяцы войны. Выжили только Булат и его друг Сережа, прошедший всю войну, а у девочек, подаривших "платьица белые сестренкам своим", война отняла женихов, мужей, да и самих покалечила.
У совершенно лирической песни о войне, разлучающей друзей, оказалась непростая судьба: когда в 1961-м худсовет Всесоюзной студии грамзаписи принимал записанные Окуджавой песни, то "Песенку о веселом барабанщике", "Комсомольскую богиню" и "Песенку о Леньке Королеве" он одобрил к выпуску единогласно, а вот "До свидания, мальчики!" - отверг. Возможно, худсовет во главе с поэтом Щипачевым смутили слова автора "Пусть болтают, что верить вам не во что, что идете войной наугад..."
"Будь здоров, школяр!"
"За спиной у меня автомат, на боку - две гранаты, с другого бока противогаз. Очень воинственный вид. Очень. Говорят, воинственность - признак трусости. А я трус?"
Впрочем, вопрос, который задает себе герой фронтовой повести Окуджавы "Будь здоров, школяр!" сам автор повести смог задать себе лишь через долгие месяцы после призыва - он начал службу в запасном батальоне, дислоцированном в Кахетии.
Минометную батарею, в которой отправился служить бывший школяр, а ныне боец Окуджава, придавали разным частям Северо-Кавказского фронта, постоянно перебрасывая с места на место. Он, как и его герой, о котором все узнали после выхода повести в сборнике "Тарусские страницы" в 1961-м, таскал ящики с минами ("Каждое движение привычно до черта. Десять шагов назад. Холодного 16-килограммового "поросенка" - в ладони. Десять шагов вперед. Можно даже с закрытыми глазами"), ходил в наряды, стрелял по врагу ("Стрелял, куда все стреляли. По приказу. Может быть, и убил кого-нибудь") - словом, был как все.
В "Школяре" есть точное воспроизведение первых дней на войне, когда от недосыпа и недоедания все спутано в голове у новобранца: однообразные фронтовые будни, интерес к юной связистке, огорчения по поводу пропавшей ложки и - досада из-за того, что и не повоевал совсем, а ранило. Рядовой Окуджава, как и его герой, даже и не понял, как это случилось:
"А Сашка по одной швыряет ложки. И вдруг одна попадает мне в ногу. - Больно, - говорю я, - что ты ложки раскидываешь? - А я не в тебя, - говорит Сашка. А ноге все больней и больней. Я хочу встать, но левая нога моя не выпрямляется... Опускаю ватные штаны. В белой кальсонине дырочка, и оттуда ползет кровь. Моя кровь...
- "Рама", - говорит Коля, - хорошо, что не в голову".
Этой летавшей над позициями "Рамой", немецким самолетом-разведчиком, который и стрелял-то для развлечения, Окуджава был ранен и тем спасен. Сам он об этом рассказал через годы в "Разговоре с сыном":
Когда на земле бушевала война
и были убийства в цене,
он раной одной откупился сполна
от смерти на этой войне.
"Нам в холодных
теплушках не спалось"
После ранения в декабре 42-го и госпиталя он записался в гаубичную бригаду - там был лучше продаттестат, да и все было серьезнее, чем с минометами. И тут были передислокации, эшелоны, оборудование позиций для тяжелых пушек ("их надо погрузить в землю независимо от грунта. И все роют, все роют и роют. Всю войну я рыл"). Именно в это время он сочинил первую песню - стихи, к которым придумалась вдруг мелодия, по его словам, очень подражательная - как, впрочем, и сам текст. Но песню пел весь полк:
Нам в холодных теплушках не спалось,
Но не гаснул всю ночь огонек.
Потому ль, что мешала усталость
Или фронт был совсем недалек.
Ни остальных строк, ни мелодии до нас не дошло - поэт, кажется, и сам их не помнил.
"Ковырялся я в земле, пока у меня не открылась рана, - вспоминал Окуджава свою дальнейшую фронтовую карьеру. - Отправили в госпиталь, а потом дали отпуск по ранению на три месяца, и я поехал в Тбилиси. Встал на учет и, чтобы не тратить времени, экстерном стал сдавать экзамены за 10-й класс". Военный опыт Окуджавы на этом закончился - но его хватило на то, чтоб получить право говорить от имени фронтовиков. Когда в 1964 году на концерте поэта спросили, как он относится к погромному стихотворению Николая Грибачева "Нет, мальчики!" - он имел полное моральное право ответить: "Я перестал быть мальчиком на фронте в 1942 году".
"Бери шинель,
пошли домой"
"А чуть в стороне лежат тела убитых. Их снегом запорошило. Шинели белые, лица белые. Семь белых людей лежат и молчат. Это убитые. Наши. Мы укладываем всех. Они лежат в шинелях. У всех новые сапоги. Мы молча орудуем лопатами. Вот уже и сапоги скрылись под слоем земли. И на холмике лежит каска. А чья - неизвестно".
Герой "Будь здоров, школяр!" хоронил погибших в бою товарищей - а его визави из "Бери шинель", песни Окуджавы 1975 года, выживший на фронте солдат, наоборот, не хочет видеть их в могиле, но хочет - рядом. Многие ветераны считают, что эта песня очень точно передает ощущения, которые испытывали солдаты в мае 1945 года - радость победы одновременно с тоской по погибшим. Для самого Окуджавы в словах "война нас гнула и косила, пришел конец и ей самой" звучит безусловное торжество. Война побеждена, а для него, простого солдата, она - "вещь противоестественная, отнимающая у человека природой данное право на жизнь. Я ранен ею на всю жизнь и до сих пор еще часто вижу во сне погибших товарищей, развороченную воронками землю. Я ненавижу войну..." - говорил Окуджава в одном из интервью.
Случилось так, что эта песня прозвучала сразу в двух фильмах о фронтовиках - "От зари до зари" и "Аты-баты, шли солдаты". Леонид Быков, режиссер и исполнитель главной роли в "Аты-баты..." просто лишился дара речи, узнав, что песня уже использована - сам он просто услышал ее однажды по радио. Она Быкову так понравилась, что он снял сотни метров пленки для этой песни и, даже узнав, что она уже звучит в другом фильме, не отказался от своей идеи, но сократил текст и в его фильме "Бери шинель..." сразу начинается с третьего куплета. Под песню фронтовика Окуджавы герой Быкова, ефрейтор Святкин, встает перед движущимся на него танком, как символ русского солдата, приносящего себя в жертву войне.
"Марш 10-го десантного батальона"
К 1970 году Окуджава писал песни уже крайне редко, увлекшись исторической прозой. И когда режиссер "Белорусского вокзала" Андрей Смирнов приехал к нему домой и рассказал о своей задумке - украсить фильм песней, которую как бы сложил участник войны, пусть и не очень умело, но искренне - поначалу отказался от предложения . Тогда Смирнов привез его на "Мосфильм" и показал отснятое. Когда зажегся свет, режиссер увидел: глаза у поэта горят, он взволнован.
- Неожиданно вспомнился фронт, - рассказывал Окуджава. - Я как бы воочию увидел этого самодеятельного фронтового поэта, думающего в окопе об однополчанах. И тут же сами собой возникли слова "Мы за ценой не постоим..."
Скоро Окуджава принес готовую песню. Перед тем как сесть за рояль, он в присутствии Альфреда Шнитке, автора музыки к фильму, предупредил, что со стихами родилась и "какая-то там мелодия", но пусть они судят только о стихах. И неуверенным голосом, тыкая пальцем по клавишам, начал петь. Еле допел до конца, поняв, что музыка не получилась, но слова, может быть...
И вдруг Шнитке: "А по-моему, даже очень получилась, спойте-ка еще раз". И тут же сам запел с Окуджавой дуэтом. И тогда запела вся группа...
Шнитке сделал аранжировку песни в виде марша, тот стал звучать на парадах и вошел в сборники русских военных маршей. А Окуджава, увидев однажды по телевизору почетный караул, марширующий под эту музыку, по его словам, впервые отнесся к своей музыкальной карьере серьезно. У школяра в памяти были хорошие образцы: он знал настоящие окопные песни.