Я Золушка, Золушка, - мне грустно!
Просит нищий, и нечего подать...
Пахнет хлебом из булочной так вкусно,
Но надо вчерашний доедать.
Хозяйка квартирная, как мачеха!
(Мне стыдно об этом говорить).
Я с ней разговариваю вкрадчиво
И боюсь, опоздав, позвонить.
На бал позовут меня? Не знаю.
Быть может, всю жизнь не позовут...
Мария Моравская, 1919 г.
Мария Моравская - Золушка русской поэзии.
Сто лет назад дети и взрослые полюбили стихи Марии Моравской. Тогда, в 1914 году, у нее вышел первый сборник "Апельсинные корки". Оформлял его художник Сергей Чехонин. На обложке красовались апельсины, а на титульном листе - посвящение: "Дарю эту книжку милым моим братьям и сестренкам".
В том же году вышла книга ее "взрослых" стихов. Марии было двадцать четыре года, и всем казалось, что впереди у талантливой девушки - прекрасное будущее и долгий путь в русской литературе. Но разразилась война, а потом революция. Моравская оказалась сначала в Японии, потом в США. Некоторое время жила в Чили, где, по слухам, вышла замуж за почтальона
А родилась Моравская в Варшаве в 1890 году. Ее полное имя звучало гордо и романтично: Мария Магдалина-Франциска Людвиговна. Но при этом пани Марии всегда претила манерность. В поэзии для нее важна была "жизненная конкретность", ясная выразительность добрых чувств. "Книги для меня только паллиатив иной, более насыщенной жизни, - писала она Валерию Брюсову. - "Выдумывать" себе душу я считаю для поэта преступным..."
Неприятие эстетства и снобизма привели ее к конфликту с журналом "Аполлон", где она начинала как рецензент и переводчица (переводила с польского, чешского и финского). Самое знаменитое издание Серебряного века Моравская променяла на скромные детские журналы "Тропинка" и "Галчонок". Печаталась там под псевдонимом Рики-Тики.
Все это я вспоминаю к тому, что выйти замуж за чилийского почтальона, за вечного путника, несущего людям весточки от родных и друзей, - этот шаг рифмуется с ее судьбой, с ее взглядом на жизнь.
Кстати, у Моравской есть замечательное стихотворение "Письмо".
Захотелось писать письмо на вокзале, -
мой друг на Севере остался один.
Продавщицы бумаги у входа стояли
под дождем, у прикрытых клеенкой корзин.
Были серы конверты и бумага - сырая,
будет пахнуть письмо ненастным днем...
Хорошо уезжать от туманного мая,
тяжело опускать письмо под дождем.
Расплылись все буквы, словно от слез,
и клятвы прощанья кажутся бесплодней...
Стало сердце холодным, словно сегодня
встречный поезд на Север
всю нежность увез.
Возможно, в Чили пани Мария нашла ту страну, о которой тосковала в юности - страну Апельсинию, "где как синька море синее...//Там превкусные орехи,//И на листьях можно спать..."
В том же 1914 году, когда вышли в свет милые и забавные "Апельсинные корки", Моравская опубликовала еще один сборник - горький и серьезный. Он назывался "Стихи о войне" и стал одной из первых в России книг о начавшейся мировой войне.
Мария была тогда одинока, ей не выпала участь провожать на войну любимого человека, но она не понимала, как боль может быть чужой. Одно из самых сильных ее стихотворений той поры называется "Миллионы родных":
Никого провожать не пойду
на эту войну.
И тревожных вестей не прочту,
что близкий убит иль в плену,
и не буду ходить, как в бреду,
гадая, чья жизнь спасена, -
я давно одна.
Но торжественность этого дня,
когда объявили: "война",
это остро волнует меня,
это душу пронзило до дна.
И расширилось сердце во мне,
чтобы думать о всей стране,
потому что я - одна.
Америку она представляла обетованной землей, эмигрировала туда с мечтой "перемешать типичного русского и типичного американца, чтобы создать новое, нежное, благоразумное, гармоничное существо". США во многом разочаровали ее. В 1919 году Моравская написала на английском статью "Ваши газеты и наши", где, сравнивая американскую прессу с газетами царской России, приходила к выводу: при Николае II даже в условиях войны русские журналисты были куда свободнее, чем американские "акулы пера" в благополучных Соединенных Штатах.
На английском Моравская писала не только статьи, но рассказы и стихи. Прекрасно владела она и испанским, поэтому и согласилась поехать в Чили читать лекции.
С датой ее смерти до сих пор происходит путаница. Чаще всего называется 1947 год. Но в то же время есть свидетельства о том, что в начале 1960-х годов письмо от нее получил К.И. Чуковский, о чем он рассказывал своим знакомым. Маргарита Алигер вспоминала: "Прочитав в "Новом мире" мои очерки "Чилийское лето", он сказал: "Знакомо ли вам имя Марии Моравской?" Да, я помнила такое имя и милые стихи моего детства, подписанные этим именем. Но при чем тут Чили?
- Так вот, представьте себе, она эмигрировала после революции, и след ее совершенно затерялся. Я, пожалуй, и о существовании ее забыл, хотя помнил, что она была талантлива и книга ее "Апельсиновые корки" мне в свое время очень понравилась. И вдруг несколько лет назад я получил от нее письмо из Чили..."
В день Спаса
Сахарное облако
Плывет себе, плывет...
У меня есть яблоко
И вкусный рыжий мед.
Сижу себе на травушке,
Ужасно мило тут.
Ползают муравушки,
Соломинки несут.
Покусываю яблоки,
Посасываю мед.
Завидуют мне зяблики:
"Весело живет!"
В непогоду
Все дожди, дожди, дожди...
Опротивел сад и дом,
"Потерпи" да "подожди",
"Вредно бегать под дождем"...
Все дожди, дожди, дожди!
Скоро солнышка не жди.
Мокнет пес цепной и кот,
И теленок у ворот...
Вот так лето! Вот так дача!
Ну, ей-богу, я заплачу!
Ногти стану обгрызать,
Буду Жучке подвывать!
Если ж будет так и далее,
Под кровать швырну сандалии
И по лужам скоро-скоро
Без оглядки, прямо в горы
Убегу я босиком
С пастушонком Васильком.
Мечты
Ах,
обижают меня постоянно...
Убегу в африканские страны,
где пахучие зреют бананы,
где катают детей на слонах.
Доберусь я до мыса Нордкапа,
превращусь непременно в арапа,
заведу себе лук и верблюда
и уже не приеду оттуда,
и домой никогда не вернусь.
Пусть!
Ну, а как же я буду в апреле
Без базаров на вербной неделе?
Жалко также и новых коньков:
Там, пожалуй, не будет катков...
Жалко маму, котенка и братца...
Нет, уж лучше остаться...