Как вы решились приступить к инсценировке этого нетленного произведения? В расчете, что поколение, которое могло достаточно долго поддерживать диалог цитатами из этой книги уже вымерло?
Анатолий Праудин: Речь не о расчете на аудиторию, которая знает Швейка, а о той, которая понимает, что сегодня происходит. Сейчас, наверное, все так или иначе озабочены тем, что мы стоим на пороге войны, возможно, последней большой войны в истории человечества. И я, хоть и средненький режиссер, считаю своим долгом высказаться по этому поводу.
Роман Гашека - роман антивоенный, с совершенно новым героем мировой литературы - законченным дезертиром. И главная мысль этой книги и нашего будущего неказистого спектакля: только дезертир может спасти мир, а никакая не красота. Так что дезертиры всех стран соединяйтесь, пока не поздно.
Театра военных действий у вас, надо полагать, не будет, ведь в первоисточнике Швейк до фронта так и не доехал?
Анатолий Праудин: Он бы доехал, если бы Гашек не умер. Думаю, что мы вправе додумать за него эту печальную историю: и в романе Швейк уже примеряет русскую форму. А дальше.… И для дезертиров, и для патриотов - конец один. Победителей не будет. Никто не спасется - ни герой, ни трус. Все застынут в одной воронке, в обнимку.
Вы ставите отнюдь не комедию?
Анатолий Праудин: Комедию, конечно. Черную.
Так Швейк у вас умрет? Горько это.
Анатолий Праудин: А вы на спектакль не ходите, чтоб не расстраиваться.… Да, я собираюсь убить Швейка в финале. Чтобы подчеркнуть, что в нынешней войне погибнет даже Швейк. У Гашека еще были иллюзии, что в войне могут выжить дезертиры, но сейчас - нет.
Как же дезертир, по вашей формулировке, успеет спасти мир, если и он погибнет?
Анатолий Праудин: Но до этого он еще способен много чего напортить и сильно затормозить процесс. Может быть, войска просто не доедут друг до друга, а как-то растворятся в пути. И даже если армии соединятся, они будут в таком деморализованном состоянии, что войны, глядишь, и не получится. Но для этого надо очень много работать - заниматься подрывной деятельностью с обеих сторон.
Получается, что пацифист - герой нашего времени?
Анатолий Праудин: Не пацифист - дезертир. Пацифист - это человек идейный, а дезертиру надо только одно, точнее, три: пиво, девчонки и хороший футбол. А до ваших пацифистских идей ему, как говорил трактирщик... Пацифист высказывается открыто и с заведомым результатом: его поймали, арестовали, посадили. В отличие от него дезертир исправно идет на призывной пункт, но шиш ты его заставишь сделать что-нибудь полезное. По принципу итальянской забастовки: ничего не работает, потому что обязательно какой-нибудь гвоздь не будет вбит. Пацифист, который выходит на площадь, - это бессмыслица, они только людей смешат. Реально остановить все может тот бравый солдатик, который не подковал лошадь - и все рухнуло.
Каким образом вы осваивали материал в загранкомандировке? Из кабака в трактир?
Анатолий Праудин: Из кабака в кабак - это Гашековская история, а нам надо было затронуть Швейковскую историю. Так что мы вшестером сели в самый дешевый поезд… В шестиместном купе, в каком ехали писарь, повар и прочие, мы отправились из Праги в Галицию и обратно. Мы выходили на станциях, которые нас интересовали в связи с романом.
Есть в Чехии такое понятие - швейковать. Это значит - быть поближе к кухне и подальше от начальства.
По пути мы делали живые этюды, которых в романе миллион. И Валера Смирнов - абсолютный Швейк по жизни - заваливал нас миллиардами совершенно диких баек, так что было непонятно, то ли издевается, то ли не в себе…
Как вам удался кастинг?
Анатолий Праудин: Так я их видел живьем. Я смотрел на Смирнова, слушал его, швейковал с ним. И поручика Лукаша видел, вместе с ним тоже швейкующим. И весь генералитет я видел - в лицах Бартенева и Шубина (автор инсценировки и главный художник ТЮЗа - ред.). Бери и пиши с них. Мы пережили абсолютно швейковский анабазис.
Почему вы выбрали Смирнова? Он же герой-любовник.
Анатолий Праудин: Герой он в глазах девушек, а на меня его чары никак не действуют. По-моему, он противный, такой же, как остальные: отвратительное обезьяноподобное существо, с животом, ряхой и не совсем нормальными глазами.
Лукаш - Боря Зырянов - образцовый офицер: высокий, стройный и голубыми глазами сенбернара. Его очень любят девушки - их просто качает от взгляда его грустных-грустных глаз.
Фельдкурата вы упразднили?
Анатолий Праудин: Нет, конечно. Ведь это тоже один из вариантов дезертирства - замечательный способ не попасть на фронт. Он оказался хитрее всех, замечательно все организовал - зацепился за глубокий тыл и ездит только соборовать. Это удача, потому что мир делится на две неравные части: большая часть гибнет, а меньшая - соборует. Тут надо быть в дружбе с судьбой, чтобы оказаться там, где нужно. Отто Кац - это, естественно, Кабалин - добрый и глубоко верующий человек.
Автор инсценировки - Бартенев - ехал вместе со мной, мы вместе смотрели, как развиваются эти живые этюды, живые импровизации. Когда мы обнаружили, что мы уже в романе, только без формы и без винтовок, - в диалогах, в вопросах, в молчании начал создаваться замысел, который в итоге породил первый вариант текста. Из романа мы отбирали эпизоды, которые формируют нужный нам пафос: да здравствует дезертир!
Драматург написал больше, чем войдет в спектакль?
Анатолий Праудин: Ровно столько, сколько чувствовал. Мне было интересно, что Бартенев думает про этот роман. Когда мы этими раздумьями обменялись, возникло ощущение материала…
Наш герой тихий. В жизни все мы такие. Только нам духу не хватает, боимся наказания. Повторяю еще раз: мы от Гашека отличаемся только отсутствием смелости. Трусим, хотя, если честно, кроме пива, девчонок и хорошего футбола нас тоже ничего не интересует.
Сам роман ироничен, вы будете иронизировать еще пуще?
Анатолий Праудин: Еще пуще не получится: с романом соревноваться бессмысленно, он прямо-таки заходится в иронии. Мы создаем свое произведение, которое, может быть, и к роману-то имеет только чисто внешнее отношение.
Кроме имен героев что-то сохранится от первоисточника?
Анатолий Праудин: Некие сюжеты, перенастроенные на линию швейковской борьбы за то, чтоб остаться в тылу, чтоб найти теплое место в эшелоне - а не получается. Раза четыре в спектакле его расстреливают: все его попытки не вбить гвоздь, естественно, заканчиваются расстрельной статьей. Но судьба, видимо, его бережет - расстрела не получается. То ни одного боевого патрона на складе, - какой-то дезертир постарался, то аэроплан сбрасывает бомбу…
При этом оба русских летчика погибли?
Анатолий Праудин: Да все погибли, кроме Швейка. И тогда ему показалось, что жизнь-то налаживается. Он уютно устраивается на авансцене, сворачивает самокруточку…
Швейк же не курил!
Анатолий Праудин: Но Теркин курил. В финале наш Швейк уже в советской шинели, в сапогах, пилотке со звездой. Он аккуратненько начнет крутить самокруточку и расскажет свою последнюю историю про цыгана.
Справка "РГ"
Анатолий Праудин - автор без преувеличения легендарных постановок екатеринбургского ТЮЗа: "Человек рассеянный", "Алиса в Зазеркалье", "Ля бемоль" и других. Служил в театре в 1986-1996 годах, после чего переехал в Петербург. Создал свою "Экспериментальную сцену" при "Балтийском доме", где трудится ныне.