Приготовленная к открытию Восьмого международного фестиваля "Александринский", она обещает стать необыкновенной театральной экспедицией: путешествие во времени и перенос из 2014-го года в роковой петербуржский 1917-ый - гарантировано. Ведь в "Воспоминаниях будущего" произведут реконструкцию отдельных сцен знаменитой мейерхольдовской постановки. Когда 25 февраля 1917 года тот "Маскарад" был сыгран в Александринском театре в первый раз, дамы еще сидели в партере с оголенными плечами в бриллиантах, а на улице уже стреляли, и доехать с Петроградской стороны было невозможно: стояла полиция, революция уже началась…
Но на рубеже двух эпох люди стремились в театр. "Маскарад" Мейерхольда вошел в историю не только как великое сценическое произведение, на которое зрители пробирались чуть ли не под пулями. Не по художественным подсчетам: это был самый дорогой спектакль русского театра.
Как стало возможным сегодня его воссоздание, и в чем параллели двух времен, накануне премьеры мы говорим с режиссером, художественным руководителем Александринского театра Валерием Фокиным.
Экспедиция в прошлое
Задача поставлена интересная - и для актеров, и для зрителей. Перескочить в другое время, сыграть совсем в другой театр…
Валерий Фокин: Идея была такая - с помощью современных технологий, через мультимедийный ряд мы должны войти на территорию Мейерхольда в его знаменитый спектакль "Маскарад". Я это себе представляю как театральную экспедицию сто лет назад. Как будто мы залезли в 1917-ый год, и там, среди оживающих фотографий и костюмов Головина, начинаем поиски. Как в интернете ищут какую-либо информацию. А потом вдруг выходим на некоторые сцены, которые хотим с артистами реконструировать.
На вашу идею работали сразу несколько дат: 200 лет Лермонтову, 140 лет Мейерхольду, Год культуры...
Валерий Фокин: А в перспективе - 100 лет революции, и 100 лет выдающемуся мейерхольдовскому "Маскараду". Тогда, в 1917 году этот спектакль превратился в реквием по культуре. Огромной, большой культуре. Когда шла панихида по Нине в конце четвертого акта, фактически - отпевали ту Россию. Все чувствовали, что это так.
В связи с постановкой "Маскарада" я читал архивные материалы, - люди в 14-м году, в 16-м, в 17-м гадали: что будет с нами? Это конец света? В газетах обращались к колдунам, к ворожбе... Мы сейчас так же испытываем страх, как и век лет назад перед началом какой-то новой истории, живем в апокалипсическое время, и эти исторические повторы, мне кажется, идеологически очень важны. Общая обстановка в мире - кризисная. То же самое было и 100 лет назад. Мы опять на рубеже. И тоже в предчувствии мировой войны. Мы ее не хотим, боимся, но никто ведь не гарантировал, что ее не будет. Хотя все прекрасно осознают, что третья мировая война будет последней…
Демон без крыльев
Какие были ваши личные импульсы сегодня взяться за лермонтовский "Маскарад"?
Валерий Фокин: Я давно об этом думал, меня всегда привлекала личность Лермонтова. Мне казалось, что "Маскарад" - одно из последних его произведений. Меня поразило то, что я обнаружил. Оно у него - одно из первых. Лермонтов написал его в 26 лет. Сначала был "Демон" - тоже, кстати, будь здоров, а потом - "Маскарад". Его пьеса "Два брата", которой так восхищался Достоевский, создавалась позже. К слову, Достоевский вообще много видел в Лермонтове похожего на себя, - внутренний конфликт в человеке, борьба, которая интересовала Достоевского, - она вся есть и в Лермонтове. И герой Демон как бы переходит в Арбенина, только это Демон без крыльев. Меня это сильно увлекало, как и то, настолько противоречив был Лермонтов. В воспоминаниях о нем пишут и как о нежном человеке, о наивном, беззащитном ребенке, и одновременно - что он мог в секунду стать жестоким и циничным. Другим Лермонтовым. Безжалостность его судьбы, биографии, потеря матери в раннем детстве, невозможность иметь отца (бабушка, при обожании, не давала им встречаться), - там много таких мучительных наворотов, которые есть и в Арбенине. Фактически, главный герой - это все равно Лермонтов. Он есть и в Арбенине, он, в других качествах, и в Демоне, но это все в нем: желание любви и одновременно - страх с презрением к людям, которые не понимают, постоянная защита - маска… Я задумывал когда-нибудь сделать про это спектакль.
Но, надо сказать, что один из главных импульсов дала Светлана Владимировна Медведева. Из ее фонда мне последовал звонок, что есть желание осуществить постановку "Маскарада", фонд хочет принять участие вместе с Министерством культуры, и они интересуются, как я отношусь к такому предложению. Так что инициатива шла от них. В желании в реконструкции попытаться добиться красоты того театра мы совпали абсолютно. А наша идея заключалась в том, чтобы не просто поставить "Маскарад", а сделать спектакль как некую акцию, проект, в котором сочетались бы старые реконструированные фрагменты с современным подходом к материалу. В том театре были уникальные вещи, которые мы легко отложили в историю и забыли. Да, там искали другие характеры, особое выражение страсти, темперамента. Конечно, сегодня мы живем в другом информационном пространстве, все поменялось. Но нам многое может пригодиться. И, как минимум, такая экспедиция может быть любопытна.
Репетиции с оркестром
Легенда гласит, что Мейерхольд репетировал свой "Маскарад" шесть лет. Почему так долго?
Валерий Фокин: Неточно говорить, что шесть лет, на самом деле - гораздо меньше, просто процесс растянулся по времени. Я тоже сначала думал: ничего себе, шесть лет репетировали, что, каждый день? Ничего подобного. Началось все как самостоятельная работа - Теляковский, директор императорских театров, только к концу разрешил тратить деньги. Репетиции то возобновлялись, то прерывались. Потом хотели выпустить "Маскарад" к 1914 году, к юбилею - собирались праздновать столетие со дня рождения Лермонтова. Но началась Первая мировая война, премьеру отменили. Позже вернулись. Менялись исполнители. Время требовалось на изготовление невероятных декораций Головина - там четыре тысячи эскизов, реквизит, бутафория, чашки, ширмы, мебель, около тысячи эскизов костюмов, пять занавесов. Колоссально. Надо сказать, в музее Александринского театра многое из того спектакля сохранено. Так что только читается: шесть лет шла работа. Но она то шла, то не шла. А потом, как это часто бывает, когда оставался лишь месяц до премьеры, Теляковский поставил дату и сказал: будете играть 25 февраля, или не будете играть вообще. И они тут же мобилизовались и выпустили. Когда даже в голову не могло прийти, как эту огромную махину за месяц Мейерхольду удастся собрать, а плюс еще хор и оркестр. Но все в итоге оказалось на месте. Так обычно и бывает, когда поставлены жесткие сроки.
А у вас хор будет?
Валерий Фокин: Хор будет. Но не полный. Всего не восстановить. Одних статистов у Мейерхольда было занято около двухсот человек, между прочим. Мы не стали приглашать такое количество молодых актеров для участия в пантомимах и сценах бала - у нас их будет значительно меньше. Потом, ведь существовало четыре редакции "Маскарада". В 1917 году было двести статистов, а в редакции 1939-го года уже меньше задействовано народа, - учащихся театральных школ, студий, в том числе Мейерхольдовской. И пел хор Архангельского. Музыку для нас написал композитор Александр Бакши. Будут и звуковые вкрапления из мейерхольдовского спектакля.
Как удалось это сделать?
Валерий Фокин: Есть все мейерхольдовские планировки по мизансценам. Все четко расписано, кто, куда и что. Более того, есть партитура композитора Глазунова, записи помрежей, где расписано, что на этой реплике звучало вот это, а после этого монолога - то. Я хочу воспроизвести все в данном смысле буквально. Потому что если там, предположим, шел какой-то акцент, например, на выходы Неизвестного все время звучала инфернальная музыкальная фраза, - наивно сегодня выглядит, мы бы так не делали никогда, но я хочу, если уж это реконструкция, чтобы это было обязательно. Александр Бакши вокруг в переходах должен дать шику сегодняшнего ритма, современного звука, чуть ли не альтернативного рока. А внутри, извините, если там идет Вальс-фантазия Глинки, то он должен идти. Так же как и мазурка на балу. Или поется романс. Тоже интересно: Нина поет романс, сидит спиной в три четверти к зрительному залу, делает вид, что она играет, а в кулисах стоит солистка Мариинского театра и очень хорошо за нее все исполняет. Тогда никому и в голову не приходило, как Нина, не профессиональная певица, может так классически прекрасно петь. Другое было восприятие.
Вы поставите Нетребко за кулисами?
Валерий Фокин: Условно говоря. Или не за кулисами. Это другой вопрос. Но я хочу это сделать, чтобы подчеркнуть: вот такая была сценическая культура, такая стилистика. Сейчас у нас бы что: умеет, не умеет, но драматическая артистка сама бы пыталась все спеть. Тем более, что она не профессиональная певица, а тут - такой шанс. Почему бы и нет? Живой голос, это нормально, мы привыкли. Вопрос бы вызвало сегодня как раз - как это за кулисами стоит солистка Мариинского театра, а не просто какая-то девочка из музыкального училища?.. Я представляю, как она тогда выпевала все, а актриса на сцене делала вид, что поет… Вот ты улыбнулась сейчас. Я рассмеялся, когда прочитал. Конечно, это другой театр. Но это и любопытно. Мне интересно сравнить подходы через сто лет. Это намного интереснее, чем, если бы я взял просто "Маскарад", и стал его интерпретировать, делать современную историю.
Мейерхольд рассматривал постановку этой пьесы как мистерию, и в этом было его новаторство тогда, сто лет назад. Он мечтал, чтобы голоса раздавались под сценой, доносились сверху с колосников, думал, как на разных уровнях расположить три группы хора. У него этого не получилось. В результате все свелось к тому, что за кулисами стояли люди и пели.
А у вас получится?
Валерий Фокин: А у меня получится, потому что другие технические возможности. Можно сказать, я, наконец, смог осуществить идею Мейерхольда. Мы можем добиться живого звука под сценой, если нам это будет нужно. На колосниках у нас сегодня может стоять хоть ансамбль Александрова. Можно сделать наглядной эту вертикаль Мейерхольда, - вот здесь ад жизни, а там рай. Мы вообще сильно расширились, сегодня звуковые мизансцены могут идти и из царской ложи, из фойе, и из ярусов, из лож. А тогда было настоящим потрясением даже то, что у Мейерхольда в Александринском театре в 1910 году в "Дон Жуане" прямо во время действия вдруг зажегся свет в зрительном зале. Впервые в истории русского театра. Сегодня кто у нас только не зажигает этот свет в зрительном зале, - иногда вообще не гасят, никто внимания не обращает. Но по тогдашним временам это был шок. Потом мы это увидели у Юрия Петровича Любимова через много-много лет на Таганке. И потом пошло-поехало…
Убийство нараспев
Как вы добивались от актеров специфического интонирования того времени? Надо же было заново переучивать людей.
Валерий Фокин: Надо было найти, чтобы шла тонкая игра, чтобы не получалось стеба. Чтобы чувствовалась культура стиха, музыкальность, и в то же время - что это все по-настоящему. Потому что если просто добиваться одной интонации, зрители будут смеяться.
Артистам было сложно. Но в абсолютно точной воспроизведенной декорации Головина, с тем же музыкальным рядом композитора Глазунова иначе было нельзя. Не получилось бы. Реконструкция, так реконструкция. Актеры тогда по-другому говорили - они вещали. А у нас все в простоте изъясняются. На сцене разговаривают иногда, как в сериалах. Я рассказывал, как я одного своего артиста поймал, переключая телевизор? На одном канале он играл мента, ловил преступника, а на другом - самого преступника. И он форму-то поменял - кепку сменил на фуражку, но в себе даже не потрудился что-то изменить. Так простенько все рассказывал, органичненько, телевизионно, какой он и есть, такой и есть.
Он по-прежнему работает у вас?
Валерий Фокин: Да. А потом он приходит в театр, и там тоже начинает: я такой органичный, естественный, мне все равно, кого играть… Мы так опростились, что дальше некуда. Это считается нормой. А там манера была совершенно другая. У Юрия Михайловича Юрьева, выдающегося артиста Александринки, например, вся партитура роли Арбенина была размечена карандашом. Где повышение, где пауза. Мы это старались воспроизвести. Я хочу сделать спектакль максимально достоверным - по свету, по декорациям, по звуку. Как будто мы погрузились в тот театр. Впечатление будет странное и неожиданное: сегодня так не играют, так не ставят, и так не говорят. Это те котурны, против которых мы восставали и уничтожали такую манеру много лет. Я сам принимал в этом участие. Помню, когда был молодой, в "Современнике" мы все время говорили артистам: конкретнее, говорите проще, хватит петь, не надо. Олег Николаевич Ефремов, царствие ему небесное, все время это повторял, и Галина Борисовна Волчек, и я, да мы все. И мы добились этой нормальной речи.
А была школа совершенно фантастического звучания, другой постановки голоса. По-другому мизансценировали. Такой культуры теперь нет. И не так просто было ее сегодня воспроизвести. Потому что чуть-чуть - и скатишься в мелодраму; чуть-чуть - и начнется какой-то стеб. Перед нами стояла задача найти золотую середину, тот стиль, ритм стиха, музыкальности. Это было жутко интересно. Ощущение, что ты зашел куда-то в другой век. Нам помогали голоса прошлого. Монологи Юрьева - Арбенина. Проходил конкурс. Мне хотелось, чтобы его голос вдруг слился и был подхвачен голосом современного артиста, и перешел в живую жизнь. А между этими сценами был современный вход в материал... Самое сложное, тогда ведь не только вещали интонационно, они же все это проживали. Мейерхольд этого добивался, писал, что за яркой формой обязательно должны скрываться настоящие страсти. И когда, опять же, читаешь заметки Юрьева о роли, с одной стороны, размечена партитура, а с другой он четко, прямо по Станиславскому пишет про обстоятельства роли: что проживает Арбенин в этот момент, как он относится к Нине. Что для него эта Нина - как последний шанс в жизни измениться…
P.S.
Ваш "Маскарад", по аналогии с мейерхольдовским, может тоже оказаться самым дорогим спектаклем новой театральной эпохи?
Валерий Фокин: Во всяком случае, это не дешевая история. Потому что с одной табуреткой такое нельзя было сделать. Одни занавесы восстановить - целая эпопея. Решали вопрос: где их шить? Ведь был только один мастер в Петербурге, который это делал.
Но Лермонтов заслуживает всех затрат, что и говорить. Для Александринского театра это важный момент. Живы еще старики, которые помнят последнюю, четвертую редакцию "Маскарада" сороковых годов, начала войны. С этим спектаклем связана еще одна легенда, что все декорации мейерхольдовского "Маскарада" погибли. Якобы туда, где они хранились в императорских мастерских, упала бомба, и все сгорело. На самом деле - они были вывезены и спрятаны. Потому что Мейерхольд был репрессирован. Но списали на то, что бомба все уничтожила. И в результате - сохранили. В данном случае, они хорошо тогда придумали…