Владимир Меньшов: У меня был сценарий, который всех испугал

Его первая большая роль в кино тоже была прежде всего поступком. Фильм Алексея Сахарова "Человек на своем месте" в 70-х прозвучал как взрыв бомбы: в нем замшелых партийных "доверенцев" теснила дерзкая молодежь, и задача такого кино была провокационна - побудить новые поколения к самостоятельным решениям. Меньшов играл молодого механизатора, который сам себя предлагал в председатели колхоза, делом доказывая, что смекалка и умение берут города. Не знаю, в какой степени режиссер угадал природу актера, но сдается, что и Меньшов повлиял на роль, и роль - на Меньшова. Вот так красиво дать отпор привычному распорядку вещей и упрямо двигать прогресс вперед - почин был заразителен, и фильм стал одним из тех произведений, которые реально готовили перемены в стране - закладывали в общественном сознании энергию грядущей перестройки.

Как режиссер Меньшов дебютировал фильмом тоже более чем крутым. Его "Розыгрыш" - один из лучших образцов "школьного фильма" - долго не сходил с экранов. Завершенных режиссерских работ у Меньшова пока всего пять, но все невероятно популярны. "Москва слезам не верит" удостоена "Оскара" и стала визитной карточкой тогдашней России. Любовь и голуби" вошла в число хитов вровень с эталонными комедиями Эльдара Рязанова. "Ширли-мырли" - редкий пример сатирического фарса, их гэги стали фольклором. "Зависть богов" полнее всех отразила переломный момент в жизни страны, когда обросший ракушками "Титаник" по имени СССР уже угрожающе кренился. С пятью фильмами Меньшов вошел в число классиков российского кино.

Он болезненно воспринимает ломки, которые мотают страну последние четверть века. Отчетливо понимает пороки, разъевшие советскую систему, - пересмотрите "Ширли-мырли" или "Зависть богов". Но точно знает, что благодаря этой системе или ей вопреки в стране состоялось многое исторически бесценное - опять же пересмотрите "Москва слезам не верит" и "Розыгрыш". Обо всем этом давно хотелось с ним поговорить. И были долгие беседы, и были подготовлены интервью. Но каждый раз, перечитав сказанное, Меньшов текст браковал: обстановка менялась быстро, еще вчера актуальное устаревало, новые события требовали осмысления. Человек обстоятельный, мой собеседник не хотел спешить с выводами. Теперь пришла пора поздравить мастера с юбилеем, и я рискну обратиться к этим беседам: в них отзвуки того очень серьезного, противоречивого и подчас мучительного, что составляет нашу общую историю, боль и надежду - суть наших бесконечных споров.

Итак, возникло, мягко говоря, непонимание между тем, что у нас называют силами демократии, и большинством населения страны. В чем его причины?

Меньшов: Это началось, когда в части общества сложилось представление о том, что советская власть была сплошной ошибкой. Сейчас уже заикнуться о том, что изначальная идея была благородна, значит навлечь на себя огонь. Мне объяснят, что это путь преступный и тупиковый, мы его прошли и больше не хотим. Но мы выплеснули суть - то здоровое, с чего все начиналось.

Вы как-то сказали: возвращается сословное мышление. Но при советах тоже были сословия, да еще какие! Вас не пустили даже "Оскара" получить, а поехал кто-то другой, из того сословия, которому ездить было положено. Кто, кстати, это был?

Меньшов: Наш атташе по культуре Дюжев. На мировые премьеры картины меня тоже не пускали. Я спрашивал: что же я натворил? И после уклончивых ответов типа "меньше надо трепаться" удалось выйти на КГБ в лице Филиппа Денисовича Бобкова. Он и рассказал, что на меня лежат доносы от коллег, на которые "органы" обязаны реагировать. Доносы примитивные: мол, я восторгался тем, как все хорошо в заграничных магазинах. Этого было достаточно, чтобы стать "невыездным". А фильм шел по миру как визитная карточка советского образа жизни. Поверьте, нет у меня личных счетов: мол, сволочи, испортили мне жизнь! Но этот инцидент остается примером бреда, до которого система себя довела. А о сословности я говорю как о привычке делить людей по крови и рождению.

Тогда разберемся: наша новая "элита" возникла не из графов и отлично иллюстрирует поговорку "из грязи в князи". Причем часто из грязи криминальной.

Меньшов: И эти люди считают себя избранными. Уже их дети - как бы белая кость, у них заграничное образование и другой круг общения. И наша интеллектуальная элита согласилась с тем, что люди не равны от рождения! Что одни имеют право, другие нет. Что одним нужна культура, для других необязательна. Что одни - творцы истории, а другие - сырье для нее. Вот где для меня начался другой мир. В СССР эту психологию разрушали - каждому давался шанс. Ценился талант. А теперь кличут себя аристократами, вспоминают дворянских предков - постельничих и сокольничих - и этим гордятся! Мне, интеллигенту в первом поколении, это понять невозможно. И я думаю: насколько же благородней общество, которое каждому парню из деревни давало шанс! Все было продумано: выявлялись народные таланты, а их уйма - далеко от Москвы, в глубинке, везде. Надо искать, проводить конкурсы, олимпиады, вытаскивать талантливых ребят, учить их. Это делалось с размахом - и выигрывало все общество. А сейчас шанса не дается, и учить будут только за деньги. А если нет денег доехать из деревни до ближайшего университета? В этом смысле общество сделало фантастический шаг назад.

Был такой талант - Сергей Королев, отец русского ракетостроения. Лучшие годы жизни провел в шарашке. Значит, в том прошлом, которое нам обоим дорого, есть позорные пятна...

Меньшов: Конечно. Но исторический подход - это язык цифр и фактов. А послушать иных ораторов - получается, что половина сидела, другая ее охраняла, и некому было строить, изобретать трактора, летать к полюсу, побеждать в войне. Мир смотрит наши фильмы и видит неандертальцев, умеющих только материться, хватать за грудки и уничтожать друг друга. Вот что остается благодаря такому кино от нашей истории. И какое счастье, что есть такие картины, как "Баллада о солдате", они свидетельствуют о том, как все было на самом деле. Вот где начинаются наши разногласия: хватит говорить, что мы дерьмо.

Но я помню сарказм, с которым в ваших фильмах поданы советские нравы, где человек не имеет права любить не по уставу.

Меньшов: Критический взгляд был и в фильме "Москва слезам не верит", и в "Розыгрыше". "Розыгрыш" - это противостояние прагматика Комаровского и мальчика, который романтичен и открыт миру. Комаровский, по фильму, был неправ, и я получил ощутимый удар от критиков, которых такая позиция не устраивала. В фильме "Москва слезам не верит" общество уже было четко разделено на "народ" и "элиту". И "элита" фильм не приняла. Его обвиняли в лакировке: мол, такой карьеры, какую сделала героиня, в СССР сделать нельзя. Я это слушал и понимал: сложилась концепция, по которой честный человек здесь выжить не может. И если в центре фильма баба, то надо показать, под кого она легла, чтобы стать директором завода, с кем договорилась и как по блату пролезла в руководство.

А кто считал это неправдой?

Меньшов: Страшно вспомнить - Михаил Александрович Ульянов. Тот самый, который приехал в Москву из сибирского города Тара, поступил в училище, потом играл второстепенные роли в театре, в сорок лет сыграл в "Председателе" и стал знаменитым, получил Ленинскую премию, вошел в ревизионную комиссию ЦК. И он искренне утверждал, что человек "из народа" при советской власти не может пробиться!

И в "Ширли-мырли", и в "Зависти богов" о пороках системы говорится язвительно и резко!

Меньшов: Ну нет, я особенно не замахивался. Хотя был у меня один сценарий, который всех испугал, - "Требуется доказать", по мотивам книги Ленина "Детская болезнь левизны в коммунизме". Я его написал к столетию Ленина и подал на конкурс во ВГИК. Там сделали вид, что не заметили. Потом отнес драматургу Михаилу Шатрову, тот передал рукопись своему соавтору Владлену Логинову, который работал в Институте Ленина и на лекциях иногда рассказывал очень неожиданные вещи. Логинов передал сценарий Юрию Любимову, тот даже собирался его ставить в Театре на Таганке. Стуруа им заинтересовался...

О чем был сценарий?

Меньшов: О том, что такое компромисс, что такое предательство и как эту границу определить. Имели право коммунисты на заключение Брестского мира ради того, чтобы спасти революцию, или надо было вступить в кровавый бой, идти по колено в крови и проиграть? Там шел философский спор двух людей. Я недавно перечитывал эту книгу - нет, совсем неглупа.

Но кино-то требует сюжета...

Меньшов: Сюжет уголовный. Люди попали в руки бандитов, которым надо от них чего-то добиться. И решают, что делать. Я их назвал "правые" и "левые" - между ними идет философский спор с цитатами из Ленина. Это было довольно смело.

Что смелого в сценарии по книге Ленина?

Меньшов: Это сейчас так кажется. А для того времени был предмет для дискуссии. Мы представляем компартию как железную диктатуру, а ведь там все решал съезд. До 1934 года были фракции, крылья, шла политическая борьба между ними, в итоге принимались обдуманные решения. Их не один Ленин принимал - был очень боевой состав ЦК и всего аппарата партии. Да и на местах люди были боевые.

Что же в таком сценарии пугало?

Меньшов: Сама постановка вопроса. Уже поколения выросли после Ленина. Он был иконой, и обсуждать тут нечего, хотя никто его по-настоящему не читал! Это мне стало интересно: история партии как модель жизни. Так создаются партии, театры, семьи - этот закон действует всегда одинаково: сначала единение, потом раскол. И мне было крайне любопытно читать историю партии: до высылки Троцкого она была интересной, полезной, нужной. Людям надо было ее знать: как существует общественная жизнь, как она придумана. Когда знаешь эту модель, тебя уже не удивляет происходящее, это как матрица. Я этот сценарий писал в 1970 году, но так ничего и не вышло. Сейчас я понимаю: партийная доктрина была уже мертва, и это делало все споры бессмысленными.

Если мертва, то почему вы считаете ее ломку злом?

Меньшов: Я не считаю, что она была неправильной. Она пошла по неверному пути: мы выламывались из общекультурного мирового процесса. В странах Востока - в Китае или Вьетнаме - своя жизнь, своя культура. Но Россия всегда ощущала себя частью Европы, по крайней мере передовая часть ее интеллигенции. А мы оказались отодвинуты от нее, отгорожены от происходящих там процессов. На Западе появились, к примеру, "Битлы", они перевернули музыкальный мир, а для нас их как бы не было. И мировое кино было для нас запретным. Дурь заключалась в том, что партийное руководство столкнулось с новой проблемой, но не было нового Ленина, чтобы эту проблему решить. В 60-е годы дали выплеснуться этой энергии, а потом снова зажали. И в итоге она выродилась в антисоветчину. Горбачев был воспринят с почти всеобщим одобрением: надоели речи престарелого Брежнева, все надеялись, что произойдет обновление социализма. А потом выяснилось, что значительная часть интеллигенции считает, что социализм - тупиковая ветвь истории, что мы не туда пошли. Что только дай свободу - и у нас будет как в Америке. Никто не вспоминал, какими трудами достигается красивая жизнь, сколько потрачено столетий, чтобы сложились такая Европа и такая Америка. Но мы считали, что достаточно сменить общественный строй - и появятся дороги, небоскребы, нормальная армия. Это был сумасшедший дом! Начались скоропалительные решения, направленные только на ломку монстра, а там посмотрим, главное, чтобы от него осталась выжженная земля. В том и подлость: нам говорили о жутком чудище коммунизма, ввергшем нас в дикость, а у нас была вторая экономика в мире, во многих областях мы тягались с США, и, хотя это нам стоило немало, были могучим государством. Нет, это все ошибка, сказали нам.

Какие традиции советского прошлого мы должны были продолжить?

Меньшов: Все, чему меня учили в школе, было правильно: нас воспитывали гражданами, патриотами, хорошими людьми. Для этого существовала масса организаций - пионерия, комсомол, молодежные клубы, нас учила прекрасная литература. Сейчас потеряны ориентиры, и общество не понимает, что движется к катастрофе. Точно так же в свое время Николай II не понимал, что страна идет к краху, хотя в массах уже вовсю полоскали имя царя. КПСС не понимала. Теперь не хотим понять мы. Не хотим учиться на собственном опыте. А этот шанс упущен: все тупо ненавидят советское время. Вот это неумение отделить в прошлом преступное от того, что действительно было завоеванием системы, и привело к той России, которую мы теперь имеем: она превращается в государство седьмого сорта. Как-то в телепередаче я спросил школьников: кто хочет жить в России? Треть сказала, что хочет уехать! Если у родителей появляется возможность, они валят отсюда. И я серьезно опасаюсь, что XXI век Россия не переживет - превратится в территорию, куски которой будут постепенно отпадать.

На что же надежда?

Меньшов: Моя надежда и мое чувство говорят мне, что такое произойти не может. По отношению к нашему сегодняшнему знанию это чувство ирреально. Но жизнь неожиданнее, смешнее, талантливее наших придумок. Не знаю, куда нас вывезет и когда в нашем сознании может случиться переворот. Мы рассчитываем только на ту парадигму, в которой сейчас существуем. Но жизнь уже показала, как четверть века назад она резко, в один день изменилась благодаря появлению лишь одного, по сути, человека. Никто не мог этого предполагать. Как никто не мог предвидеть в свое время февральскую и октябрьскую революцию.