Речь Патриарха Кирилла была во всех отношениях достойной. Прежде всего он напомнил о приоритете абсолютных нравственных ценностей над политическими, классовыми, партийными, корпоративными и проч. О том, что эти фундаментальные ценности заложены в человека Богом, и потому пересмотр их "грозит огромными опасностями для человеческого общества, потому что в результате границы между добром и злом размываются, а понятие справедливости, по укорененности в нравственной природе человека являющееся универсальным, интерпретируется в соответствии с господствующими философскими и даже политическими установками".
Очень важным моментом его выступления была попытка рассмотреть этапы исторического развития России с точки зрения их идеальных нравственных доминант: Московская Русь - доминанта святости, Имперская Россия - доминанта державности, революционное время - справедливости, советский период - солидарности и "перестроечный" - достоинства личности.
Понятно, что на это может быть тысяча возражений. И Святая Русь не была такой уж святой, и державность в имперской России вела к росту бюрократии и местного произвола, и советская солидарность, когда сосед доносил на своего соседа, нуждается в уточнении, и достоинство личности, когда людей в одночасье лишили их заработанных трудом сбережений, тоже сомнительна. Но речь, повторяю, шла об идеальных воззрениях об эпохе.
Главное, что, на мой взгляд, прозвучало в выступлении: "Сохраняя трезвое отношение к истории, не забывая о тяжелых, а порой и позорных ее страницах, необходимо отказаться от "гражданской войны воспоминаний", от привнесения в политическую борьбу этой войны".
Но вот что меня смутило в выступлении Патриарха... В нем ни разу не прозвучало слово "литература". Вспомнив о "русских мыслителях" XIX века, он словно забыл о том, что это же время было величайшей эпохой в русской литературе, мировое значение которой, конечно, было выше значения русских мыслителей, большинство из которых сами были либо писателями, либо по крайней мере литературными критиками.
Понятно, что в своей речи Патриарх не мог объять необъятного. Но сам факт отсутствия даже упоминания о русской литературе в этой речи на самом деле говорит о серьезной проблеме.
Судьбы русской церкви и русской литературы в XIX-XX веках были в чем-то зеркальными. XIX век - это идеологическое господство церкви, но в реальности оно же подавлялось державными интересами и церковной политикой, заложенной Петром I. Патриаршество было подменено Синодом, который являлся всего лишь министерством по делам церкви. Статус приходского священника был крайне невысок, и по окончании семинарии было куда "интереснее" поступить не на приход, а, например, в университет. В советское время "инженерами человеческих душ" были объявлены писатели, но опять-таки под пятой общей государственной политики, а те, кто в эту политику не вписывался, пополняли ряды дворников и влачили самое жалкое социальное существование.
И будем говорить прямо: как в XIX, так и в ХХ веке между церковью и литературой шла серьезная борьба за духовную власть над обществом. Духовно господствуя среди крестьян в XIX веке, церковь отнюдь не господствовала в среде интеллигенции и просвещенного дворянства, где царил культ литературы.
Не случайно в XIX веке существовал институт церковной литературной критики, и не только в таких популярных журналах, как "Вера и Церковь", "Вера и разум", но и в специальной церковной периодике. Церковь спорила с литературой, стараясь отстоять свою духовную власть в образованной среде.
Это был сложный, но и живой процесс. Интересный, пульсирующий, рождающий любопытные симбиозы вроде "Философско-религиозных собраний", созданных по инициативе Мережковского, Гиппиус, Розанова и других писателей.
В ХХ веке литература во многом заменяла церковь - это очевидно. Мы учились нравственности у Льва Толстого и Достоевского, а подлинное Евангелие читали уже под влиянием "Мастера и Маргариты". О приоритете нравственных ценностей нам напоминала "деревенская проза". Но надо отдать должное литературе: после короткого периода воинствующего атеизма она не только не пыталась победить духовную власть церкви, но и приводила туда людей. Есть много свидетельств о том, как чтение "врага церкви" Толстого приводило людей в церковь. А кто хлынул на вакантные места приходских священников, когда они вдруг возникли в "перестройку"? Филологи, историки, поэты... Из какой среды пришли в церковную идеологию знаменитые дьякон Андрей Кураев и архимандрит Тихон (Шевкунов)? Первый окончил философский факультет МГУ, второй - ВГИК, да еще и по специальности "литературная работа".
Сегодня церковь и литература вроде уравнялись в правах, во всяком случае, формально. Обе отделены от государства. Им бы вспомнить о своей сложной истории спора-сотрудничества и найти новый живой формат общения. Но между ними царит то, что я бы назвал великим недоумением. "Маска, ты кто?" Православные художественная проза и поэзия, увы, весьма среднего качества. Высокого качества проза и поэзия далеки от церкви, но главное, в отличие от нее, вообще отказались от какой-либо духовной власти по принципу: хочешь духовности - ступай к попам!
Серо, вяло и скучно стало на церковно-литературной территории, если она еще существует. Там ветер гуляет. Может быть, об этом стоит задуматься в Год литературы?