"Байопик" Кристофера Кертиса и Томаса Меана на темы жизни великого комика страдает фирменными недугами жанра: он фабульно привязан к биографии героя и становится к ней живой иллюстрацией - дальше вопрос только в талантах художников и актеров, а драматургических интриг здесь не жди. Режиссер тоже скован ролью иллюстратора, и успех возможен только если в своих фантазиях авторам удалось уйти от "линии жизни" - как это произошло, скажем, в фильме Милоша Формана "Амадей". Либретто "Чаплина" ученически переползает от детства героя к его кинодебютам, от съемок "Малыша" к "Золотой лихорадке", от травли прессой к запоздалому триумфу на церемонии "Оскара", и драйв этого шоу поддержан лишь редкими всплесками музыкально-танцевальных хитов в духе "Кордебалета". Вялость пьесы усугубляется невыразительностью большей части музыки, во втором акте и вовсе скисшей до мелодий тусклых и тягостных. Неталанливый материал не может родить талантливое шоу.
И все же это лучший спектакль номинации: в нем есть выдающаяся работа исполнителя заглавной роли Евгения Зайцева. Это не просто виртуозная имитация маски и актерской манеры Великого Бродяжки - имитация, совершенство которой само по себе восхищает. Понятно, что актера, конгениального Чаплину, в природе нет - гении такого масштаба единственны и неповторимы, потому и гении. Зайцев и не пытается притвориться Чаплиным - лишь время от времени надевает его маску, примеривает ее, как сценический костюм, намекает, напоминает, чуть пародирует, чуть ностальгирует. И таким "отстранением" от роли, предельно тактичным актерским "приношением" великому мастеру пробивается даже через плоский, предельно утилитарный текст. В либретто Чаплин расчетлив и по-человечески мелок настолько, что непонятно, как из него вырос самый гуманный гуманист мирового кино, и каким образом его сочувствие стало состраданием глобальных масштабов. Евгению Зайцеву непостижимым образом удалось укрупнить образ "между строк" - вопреки строкам. Эта большая и умная актерская удача, и в номинации "Лучшая мужская роль" у Зайцева, на мой взгляд, нет конкурентов.
Имя Евгения Зайцева приходит на ум и когда смотришь другого номинанта - спектакль Краснодарского музыкального театра "Гоголь. Чичиков. Души". Он был первым исполнителем роли Чичикова в увенчанной призами премьере Свердловской музкомедии. Абстрагироваться от этих воспоминаний трудно: в интерпретации Кирилла Стрежнева была не только изобретательность, но и та "сумасшедшинка", без которого нет Гоголя. Краснодарцы сыграли и спели эту лайт-оперу Александра Пантыкина очень серьезно и более чем старательно, но превратили ее в бытовое костюмное действо в духе скорее Сухово-Кобылина. Сложные азартные ансамбли, предусмотренные партитурой и требующие перестройки всех навыков "классического вокала", в упрощенной версии сильно поблекли, и совсем нет фантазии в сценографии и костюмах, в режиссерских решениях Александра Мацко. Мы увидели габаритный спектакль, к которому трудно придраться, но мюзикл не бывает без драйва, без моментов радостного изумления. А здесь все добротно, тяжеловесно, без затей - скучновато.
И совсем катастрофой предстало нечто, выдвинутое на "Золотую маску" от пермского "Театра-Театра". "Кабаре "8 женщин" - из тех французских водевилей, какие провинциальные труппы, слегка стесняясь этого, ставят для спасения кассы. Но этим спектаклем явно гордятся, в нем чувствуются амбиции, увы, не подкрепленные ничем, кроме стильной сценографии Виктора Шилькрота. Еще удивительней, что спектакль попал в номинацию "оперетта/мюзикл": хоть там и есть несколько безликих, подражательных и плохо спетых шансонов, но уже с середины первого акта джаз-банд покидает сцену, а второй акт и вовсе лишен музыки, если не считать финального ликования. И совсем загадочно выглядит эксклюзивное гостеприимство фестиваля: в отличие от куда более достойных творений, "8 женщинам" дозволено радовать москвичей целых два вечера.
Пьесу Роберта Тома уже пытался приспособить для экранов Франсуа Озон, но его фильм только разоблачил вокальную и пластическую беспомощность кинолегенд, а сюжет в духе Агаты Кристи столь вторичен, что был неспособен держать интерес зрителя. Объяснить интерес именитого театра к такому материалу не берусь, как не могу объяснить снисходительность экспертов "Золотой маски". Они, во-первых, предпочли это любительское, в худшем смысле слова, зрелище значительно более самостоятельным, авторским опытам профессиональных театров, которые разрабатывают жанры оперетты и мюзикла так преданно и храбро, что интересны и важны даже их неудачи. К отборщикам в этой номинации всегда много претензий, но в случае с этим "кабаре" приходится думать, что они то ли не понимают жанра, то ли его презирают, и в отборе руководствуются любыми критериями, кроме художественных.
На сей раз они особенно щедры: шоу, ставящее под сомнение профессионализм труппы, осыпано восемью номинациями, включая лучшую режиссуру Бориса Мильграма и лучший спектакль. Но есть принципиальная разница между актерским пением в драме, где акцент все же на драму, и музыкальным спектаклем, где в музыке весь смысл и смак, другие зрительские ожидания и требования. Взбивать из несовместных ингредиентов столь неудобоваримый коктейль - это ровно поперек профессии. Именно этим занялся главный театральный конкурс страны, свалив в номинацию "Оперетта/мюзикл" вещи, не имеющие отношения ни к оперетте, ни к мюзиклу, ни к экспериментам в этих жанрах - при том, что как раз эксперименты из внимания "Маски" выпали.
Целый пласт музыкального театра остается за кулисами. Где-то там, то на московской, то на екатеринбургской сцене рождаются отважные попытки создать свои, часто успешные образцы российского мюзикла. "Маска" этого словно не замечает, пестуя вторичное, внежанровое и беспомощное.