При этом главным божеством и к тому же прародительницей императорской династии считается лучезарная богиня солнца Аматерасу.
Перед любым синтоистским храмом непременно высится торий - нечто вроде ворот с двумя поперечными перекладинами. В своем первоначальном смысле слово "торий" означает "насест".
Он ставится перед храмом в напоминание о легенде, рассказывающей, как Аматерасу рассердилась на людей и укрылась в подземной пещере. Долгое время никто не мог уговорить богиню выйти оттуда и рассеять мрак, в который погрузился мир.
Тогда перед пещерой соорудили насест и посадили на него петуха, а рядом поставили зеркало. Когда петух прокукарекал, Аматерасу по привычке решила, что пора вставать. Выглянув наружу, она увидела в круглом зеркале свое отражение и приняла его за незнакомую красавицу.
Это задело женское любопытство богини, и Аматерасу вышла из пещеры, дабы посмотреть, кто посмел соперничать с ней в красоте. Мир снова осветился, и жизнь на земле пошла своим чередом.
Именно синтоистская вера воспитала в японцах чуткость к природе, умение наслаждаться ее бесконечной переменчивостью, радоваться ее многоликой красоте.
Синто не требует от верующего ежедневных молитв. Достаточно лишь присутствовать на храмовых праздниках и делать приношения за исполнение обрядов.
Мостом, по которому на Японские острова пришла китайская цивилизация, послужил буддизм. Поначалу он прижился как религия знати, в то время как синто оставался религией простонародья.
Сказания синто были куда понятнее народу, чем буддизм с его рассуждениями о "круге причинности", то есть о том, что день сегодняшний является следствием дня вчерашнего и причиной дня завтрашнего.
Средний японец воспринял лишь поверхностный слой буддистской философии, прежде всего идею непостоянства и недолговечности всего сущего (стихийные бедствия, которым подвержена островная страна, способствовали подобному мировоззрению).
Синто и буддизм
Синто и буддизм - трудно представить себе более разительный контраст. С одной стороны, - примитивный языческий культ обожествления природы и почитания предков. С другой - сложившееся вероучение со сложной философией.
Казалось бы, между ними неизбежна непримиримая борьба, в которой чужеродная сила должна либо целиком подавить местную, либо, наоборот, быть отвергнутой именно вследствие своей сложности.
Не случилось, однако, ни того, ни другого. Япония, как ни парадоксально, распахнула двери перед буддизмом. Две столь несхожие религии ужились и до сих пор продолжают мирно сосуществовать.
Проповедники буддизма сумели поладить с миллионами местных святых, объявив их воплощениями Будды. А для синто, который одушевляет и наделяют святостью все, что есть в природе, было еще легче назвать Будду одним из бесчисленных проявлений вездесущего божества.
Вместо религиозных войн на Японских островах сложилось нечто похожее на союз двух религий. У сельских общин вошло в традицию строить рядом синтоистский и буддийский храмы. Считалось, что боги синто надежнее всего защитят Будду от местных злых духов.
Подобное соседство приводит в недоумение, а то и вовсе сбивает с толку иностранных туристов. Какую же религию в конце концов предпочитают японцы и как отличить синтоистский храм от буддистского?
Подобно тому, как в мусульманских мечетях не увидишь ничего, кроме орнаментов, в храмах синто нет изображения Аматерасу. Про легенду о ней напоминает лишь символический насест для петуха. Буддизм же впервые возвеличил в Японии искусство скульптуры.
Другое различие - сами подступы к святыне. Дорога к синтоистскому храму всегда усыпана мелким щебнем, в котором вязнет нога. Туристы порой удивляются: неужели аллеи, ведущие к прославленному храму Мэйдзи, нельзя было заасфальтировать?
Но столь неудобный для перехода грунт имеет свое предназначение. Щебень этот заставляет человека волей-неволей думать лишь о том, что у него под ногами. То есть как бы изгоняет из сознания все прочие мысли, тем самым готовя человека к общению с божеством. К буддийскому же храму обычно ведут извилистые дорожки из плоских каменных плит.
Разделение труда
Наконец о религии можно судить по поведению самих молящихся. Если они, став перед храмом, хлопают в ладоши, значит хотят привлечь внимание богов синто. Если же молча склоняют голову к соединенным перед грудью ладоням, - это обращение к Будде.
Когда приезжий, разобравшись в этих различиях, задает вопрос: сколько же в Японии синтоистов и сколько буддистов, он слышит в ответ весьма странную цифру. Судя по ней, получается, что общее количество верующих в стране вдвое превышает численность населения. Стало быть, каждый японец считается себя как синтоистом, так и буддистом.
Такое мирное сосуществование двух религий можно объяснить своеобразным разделением труда. Синто оставил за собой радостные события в человеческой жизни, уступив буддизму события печальные. Если свадьба или рождение ребенка отмечаются синтоистскими церемониями, то похороны и поминовения предков проводятся по буддийским обрядам.
Новорожденного японца первым делом несут в синтоистский храм. Там же отмечают ежегодный праздник "Семь, пять, три". 15 ноября всех семилетних, пятилетних и трехлетних малышей наряжают в яркие кимоно и ведут в храм , подарив им символические стрелы, означающие долгую жизнь.
Бракосочетание - тоже монополия синто. Весной и осенью, в так называемые "счастливые дни", у каждого синтоистского храма непременно увидишь молодоженов, сватов и родственников.
Синто оставляет за собой церемонии, которыми полагается отмечать начало какого-то важного дела. Например, закладку небоскреба или спуск на воду танкера.
С другой стороны, события, связанные со смертью, - это монополия буддизма. Похороны, поминки, уход за кладбищами - вот источники доходов для буддийских храмов.
Единственный народный праздник, связанный с буддизмом, - это "Бон", день поминовения усопших. Его отмечают в середине лета, на седьмое полнолуние. Существует обычай поминать усопшего свечкой, которую пускают в бумажном кораблике вниз по реке.
На фоне религиозной терпимости, присущей японцам, проповедники христианства предстали в весьма неприглядном свете. Утверждать, что обрести спасение и обеспечить себе загробную жизнь можно лишь ценой отказа от какой-либо другой веры, - сама эта идея казалась японцам торгашеской и унизительной, делая усилия заморских проповедников малоэффективными.