Немецкая труппа привезла спектакль "7", за лаконичным названием скрывающий амбициозную полуторачасовую хореографическую версию Седьмой симфонии Малера. Ее исполнение в Москве было вполне символично: на сцене - танцовщики из Рейнской оперы, а в оркестровой яме - оркестр Театра Станиславского и Немировича-Данченко, управлял которым немец Аксель Кобер.
Надо сказать, что немецкая опера на Рейне давно уже служит эталоном в сочетании художественной амбициозности и скрупулезной расчетливости. За ее названием, скрывающим точные географические координаты, скрыта все еще авангардная для современного театра модель - компания, одна из старейших в Германии, существует на два города, давая спектакли в двух промышленных гигантах, Дюссельдорфе и Дуйсбурге. При этом репертуар театра сочетает классику и авангард, что для балетной труппы означает Петипа, Баланчина и Матса Эка, мирно сосуществующих в разряде "классиков", и активно работающего худрука-хореографа. В последние десятилетия это были Хайнц Шперли, Юрий Вамош, а с 2009 года - швейцарец Мартин Шлепфер, под руководством которого Немецкая опера на Рейне два последних года признавалась лучшей балетной труппой Германии.
Полностью переформировав компанию, Шлепефер, тем не менее, продолжил художественный курс предшественников на большие - по европейским стандартам - и велеречивые балеты, основанные на неоклассике, но декорированные достижениями второй половины прошлого века. Малеровские симфонии, идеально соответствующие этому вектору, выглядят необходимым фасадом для укрепления репутации балета Рейнской оперы. Тем более что в их хореографической адаптации у Шлепфера есть великий предшественник - Джон Ноймайер, поставивший Третью, Четвертую, Пятую и Шестую симфонии.
Шлепфер начал там, куда пока не ступала нога предшественника, - он обратился к Седьмой симфонии Малера. Образованный европеец, он не стал превращать ее в сюжетный балет. Но удержаться от того, чтобы прослоить толщи музыки отношениями разной степени любовной сложности, не смог. В пространство чистой черной сцены, осложненное только ездящими стеклянными жалюзи и бархатными прострелами кулис, хореограф высыпает все сорок пять танцовщиков своей труппы в безликой черной униформе, которые различаются лишь тем, что у одних на ногах пуанты, у других балетки, а у третьих - сапоги, вполне традиционный атрибут немецкого танц-театра. Своей разнокалиберностью эти люди, вероятно, могли бы травмировать зрителя, припадающего к красоте белых "лебединых" актов "Лебединого озера" или строя виллис "Жизели". В малеровском мире их разнообразие интригует само по себе - но остается за пределами внимания хореографа, который решает свои профессиональные задачи: мальчика с хорошими заносками награждает комбинацией антраша (однообразной на весь спектакль), двух прыгучих юношей запускает по кругу наворачивать жете, девушек с иксовыми ногами выкладывает рядком вдоль рампы, чтобы даже балетный неофит оценил их красоту. И профессионализм труппы позволяет Шлпферу время от времени демонстрировать эффектные комбинации движений. Но гораздо выгоднее они бы смотрелись с музыкой Пуни, ритмически для танца более удобной и не мешающей публике пребывать в убеждении, что балет - это искусство красивых ног.