Накануне поездки в Швейцарию Марлен Хуциев встретился с корреспондентом "РГ" и рассказал, почему он считает провалом "Оттепель" Валерия Тодоровского и по какому из своих нереализованных замыслов он тоскует больше всего.
Награду в Локарно вы получаете спустя полвека после вашего первого международного приза - спецприза жюри Венецианского кинофестиваля за "Мне 20 лет" в 1965 году. За эти десятилетия ваше отношение к наградам как-то изменилось?
Марлен Хуциев: С одной стороны, мне по-прежнему приятно. Тем более, что с Венецией у меня связана своя история. На самом деле, "Золотого льва" жюри присудило мне, но тут начались обычные для фестивалей игры. В Венеции вдруг осознали, что классик Висконти много раз участвовал в конкурсе, но ни разу не получил главный приз. Решено было это исправить, "Лев" в итоге достался ему за не самую выдающуюся работу "Туманные звезды Большой Медведицы". Но я никогда не посыпал из-за этого голову пеплом. Награды - это престиж и моральное удовлетворение. Но снимать кино ради призов на фестивалях - Боже упаси.
Фестиваль в Локарно специализируется на молодом кино, там ставят цель вырастить новых мэтров. Вы видите какие-то кандидатуры среди молодых авторов, которые завтра могут стать живыми классиками?
Марлен Хуциев: Скажу откровенно - за современным кино я не слежу, не получается. Я как-то изолировался от него - в том числе и в связи с работой над своим фильмом "Невечерняя", на который постоянно приходилось искать деньги. Понимаете, есть режиссеры-синефилы, которые анализируют кинопроцесс. Я к ним не принадлежу. Меня не интересуют картины и режиссеры, которые вдруг становятся модными. Я не подгадываю специально случая, чтобы такие картины смотреть. Не знаю, хорошо это или плохо, но я остался в прошлом, с кинематографом своего поколения и с еще более ранними фильмами. У меня есть любимые ленты, которые я готов всегда пересматривать: "Служили два солдата" Карелова, "Гармонь" и "Третий удар" Савченко. Это ностальгическое, это мои студенчество и практика. Хотя сейчас смотрю сериал "Борджиа" с потрясающим Джереми Айронсом. Казалось бы, костюмная драма - совершенно не моя история, но мне кажется, что нужно уметь ценить достижения в профессии по всем компонентам. В "Борджиа" есть атмосфера времени, которая убеждает в том, что так все оно и было - даже несмотря на то, что с научной точки зрения многое из показанного может оказаться вымыслом, а не историческим фактом.
Ваше имя принято связывать с поколением "шестидесятников", а ваши картины - соответственно, манифестами этого поколения. Вам самому подобное отношение к вашему творчеству нравится?
Марлен Хуциев: Нет, я все эти ярлыки не люблю. Никогда не задумывался о том, что я "шестидесятник" или еще кто-то. Я закончил институт, потом некоторое время не работал, затем получилось запуститься с первой картиной. Мои ранние фильмы иногда называют портретами эпохи, но сам я их никогда так не воспринимал - все они были исключительно плодом моих личных размышлений о том, что меня волнует. Они по сути дела авторские, хотя их тогда таковыми не считали, потому что термин "авторское кино" в то время означал какие-то эксперименты с формой. Меня же форма всегда интересовала меньше всего. Ничто ведь не стареет так быстро, как картины, которые поначалу поражают своей формой.
Но вы же отдаете себе отчет в том, что форма того же "Июльского дождя" для советского кино была вполне новаторской?
Марлен Хуциев: Возможно. Просто я не знаю, в чем там форма - я делал нормальную реалистическую картину.
"Июльский дождь" совершенно не зря сравнивают с джазовой импровизацией из-за легкости и нарочитой расхлябанности сценария, который явно не соответствует канонам традиционного соцреализма.
Марлен Хуциев: Сравнения с джазом мне льстят, я его очень люблю. Тем не менее, мне никогда в голову не приходило сделать картину, похожую на джазовую импровизацию. Но если такие параллели возникают, то ничего против них я не имею. "Июльский дождь" я задумал, когда снимал "Весну на Заречной улице". Начался ливень, я укрылся под козырьком. И мне пришел в голову образ девушки, которая в схожих обстоятельствах укрывается от дождя, и находящийся рядом парень отдает ей свою куртку. Первоначально я хотел написать эту историю для режиссера Юлия Карасика. Но его она не заинтересовала. И тогда Алов и Наумов, в объединении которых мы писали сценарии, сказали мне: "Да давай делай сам! Мы даже увеличим тебе гонорар". Гонорар в итоге не увеличили, но кино получилось. Возвращаясь к форме "Июльского дождя", скажу, что вся его импровизационность - это видимость. Там каждая сцена и каждая реплика тщательно отрепетированы.
А как же концовка со встречей фронтовиков возле Большого театра - там вы, очевидно, используете документальную съемку?
Марлен Хуциев: Вы правы - финал там документальный. Причем сняли мы его совершенно случайно. Было 9 мая, я снимал возле "Метрополя" кадры для картины "Мне 20 лет". И пока мы готовили съемку, я вдруг увидел, что возле Большого началось какое-то движение. Дай, думаю, посмотрю. И увидел, что там собираются ветераны войны - тогда еще совсем молодые. Самое интересное, что тогда официально День Победы не праздновали - они пришли туда по собственной инициативе.
То есть в "Июльском дожде" все-таки нашлось место спонтанности?
Марлен Хуциев: С нее, получается, все и началось - с этой сцены фактически стартовали съемки картины, которые продолжились спустя несколько лет.
Еще вашу фамилию часто ставят рядом со словосочетанием "оттепельное кино" - тут вы вряд ли будете спорить. Этот период с недавних пор стал весьма модным в самых широких зрительских кругах благодаря сериалу Валерия Тодоровского. Смотрели?
Марлен Хуциев: Мне его "Оттепель" совсем не нравится. Это дурная сплетня, ничего похожего на показанное в сериале в то время не было. Тодоровский просто рассказывает о буднях съемочной группы, в которой черте что происходит. Валерий же событий тех времен в силу возраста помнить не мог, он знает все только со слов отца. А Петя любил пошутить, ну и Валерий к этим шуткам отнесся чересчур серьезно. Поэтому меня, честно говоря, "Оттепель" раздражала, когда я ее смотрел. Валерий же не в первый раз наступает на эти грабли. В свое время он написал сценарий для фильма Дмитрия Месхиева "Над темной водой". В нем есть эпизод, который меня возмутил. Там сидит под зонтиком загримированный под меня актер, он топает ногами и требует немедленно в кадр воробья. И фоном идут реплики из "Июльского дождя". Это такая чушь! Но я сразу понял, откуда это все взялось - эту байку, шутя, ему рассказал Тодоровский-старший. На деле все было не так. Во-первых, дело было не во времена "Июльского дождя", а раньше, когда я снимал "Двух Федоров". Во-вторых, никакой истерики не было. Картина открывается панорамой поля боя, на котором видны опрокинутые орудия. На одном из этих орудий должны были сидеть воробьи. Но за несколько дней нам так и не удалось их снять, а никакой компьютерной графики тогда не было. Петя эту историю усилил и рассказал Валерию, а тот обнародовал ее, переврав. Мне кажется, с его стороны получилось некрасиво. Для меня тот эпизод был болезненным переживанием, а тут все превращено в гротескную шутку, какую-то откровенную фигню. И тот же прием вновь использован в "Оттепели".
В прессе периодически появляется информация, что вы закончили свой долгострой - фильм "Невечерняя" о диалогах Толстого с Чеховым. Это правда?
Марлен Хуциев: К сожалению, нет, но все к тому идет. Мне осталось доснять несколько эпизодов в Ялте и Владикавказе. В сентябре-октябре этим займусь. Можно бы уже закончить, но когда дошли необходимые для завершения работы над фильмом деньги, у меня случилась авария с ногой - смещение в позвоночнике, из-за которого я теперь плохо хожу. Но я надеюсь, что к осени все нормализуется. Я во всяком случае настраиваюсь на то, что до конца этого года начну монтировать картину.
У каждого режиссера есть личное кладбище нереализованных замыслов. Мысль о каком из таких замыслов для вас горче всего?
Марлен Хуциев: Я хотел сделать фильм о Пушкине с Дмитрием Харатьяном в главной роли. Но в Госкино сказали, что армянин не может играть великого русского поэта.
Почему, кстати, в нашем кинематографе не появилось ни одного приличного фильма о Пушкине? Если и снимают, то преимущественно какую-то ерунду.
Марлен Хуциев: Когда я пошел просить деньги на фильм о Пушкине к министру финансов, его интересовало всего три вопроса - кто будет играть Пушкина, Дантеса и Натали Гончарову? Это очень показательно - сразу понятно, какого рода пошлятина о Пушкине интересует обывателя. Любовный треугольник, мелодрама, дуэль… Этот интерес кинематографисты и удовлетворяют. Я же задумывал эту картину как философское высказывание о том, что есть человеческая жизнь - на самом деле, только об этом настоящие художники и снимают фильмы. Это должно было быть кино о том, как человек, вырастает гением, фигурой трагической, чем больше он осознает собственную гениальность, тем более трагична его жизнь. Именно поэтому у той картины название было "Жизнь Александра Пушкина" - простое и исчерпывающие одновременно.
Многие режиссеры вашего поколения негативно высказываются о тенденциях современного кинематографа, вы же редко кого-то публично критикуете. Но, судя по всему, вы вполне готовы поддержать своих ровесников?
Марлен Хуциев: Они во многом правы. Когда мы начинали, мы искали свою тему, думали о том, что мы хотим сказать. А сейчас режиссеры думают не об этом, а исключительно о востребованности, о вкусах публики. И оказывается, что эти вкусы весьма далеки от искусства. Конечно, в советском кино хватало и пошлости, и конъюнктуры, но другого порядка. Но все это сосредотачивалось вокруг официальных тем. Однако тогда не было низкопробного криминала, пошлой эротики. Людей все-таки интересовали какие-то общественные проблемы - сейчас я это вижу крайне редко.