Написать пьесу о Толстом, да еще назвать ее "Русский роман" - затея вызывающая, тем более для литовца.
Марюс Ивашкявичюс: Если бы не работа в Театре им. Вл. Маяковского над спектаклем "Кант", я бы никогда не решился взяться за Толстого. И хотя я уже получаю заказы на эту пьесу в Литве, писал я ее для России и русского контекста. Ведь когда пишешь пьесу, думаешь о премьерной публике, и писать для Литвы я бы просто не смог. А когда одной ногой я вошел в российский театр, захотелось попробовать, захотелось войти в диалог с этим городом, с этой страной. И тогда я подумал - пусть этот диалог ведет...
Ее главный писатель?
Марюс Ивашкявичюс: Не только писатель... Потому что Толстой не только писатель, это личность, которая имела и еще будет иметь огромное влияние на всю общественную жизнь - я в это верю.
Интересно, в чем?
Марюс Ивашкявичюс: Я думаю, Россия еще не открыла позднего Толстого. Ганди использовал его идеи, и это привело Индию к концу колонизации. Позднего Толстого можно разобрать по цитатам, которые обжигают своей актуальностью. Он не шел ни на какие компромиссы с властью. Конечно, он не страдал финансово, и в этом смысле мог позволить себе независимость. Но сколько людей, имея такую возможность, с властью флиртовали. А у него - полная бескомпромиссность. Вообще, для меня самое страшное, что может случиться с творческим человеком, - это стать инструментом в руках власти. Это смерть.
Но его собственная власть над умами была огромна.
Марюс Ивашкявичюс: Лютер православной церкви. Кстати, в позднем Толстом видят прежде всего его религиозную сторону. Но там есть очень ясные политические воззрения. И если вычистить религиозные мотивы, то все равно останется очень сильное видение капитализма, либерализма. Его очень разнообразно можно еще перечитывать и перерабатывать. Я думаю, что этого еще не было сделано в России.
А почему именно "Анна Каренина" соединилась с биографией Толстого?
Марюс Ивашкявичюс: Потому что я сначала хотел писать другую пьесу о Толстом. Я вообще думаю, что это не конец моей встречи с Толстым. Готовясь к той истории, я решил сделать акцент только на теме семьи. Это мания сиротки Толстого, который вырос, помня идеальную семью своего раннего детства. Он мечтал о модели семьи, он ее почти рационально создавал. Потом написал свою самую главную, самую талантливую книгу, "Анну Каренину", в центре которой - семья, или искусство прожить вдвоем. И сам в собственной жизни провалил этот проект. Невероятный контраст между мечтой писателя и реальностью.
Весь род Толстого - это государственники, верующие христиане. Он едва ли не единственный и уж точно - самый великий бунтарь в истории рода.
Марюс Ивашкявичюс: Может, в этом есть вина самого Толстого. Он не был ласковым отцом, открывавшим объятия и впускавшим в мир своих идей. Отношения с мальчиками были довольно холодными, и при всей любви и авторитете отца у них был внутренний протест. Часто из-за этого они стремились к противоположной точке зрения.
Много пришлось читать?
Марюс Ивашкявичюс: В этом случае - да. Там такая информационная плотность, что каждый его день можно видеть в 5D: дневники писались им самим, Чертковым, Булгаковым, дочерью, доктором Маковицким. Представляете, каждый день можно увидеть в пяти разных перспективах. Почему я люблю эти темы и беру их немного эгоистично - я хочу просветиться. А в случае с Толстым ты получаешь уникальную возможность открыть для себя огромный неведомый мир. Я не актуализирую историю, но пытаюсь в ней открыть параллели с нашим опытом, а они всегда есть.
Вы ведь писали пьесу по-русски?
Марюс Ивашкявичюс: Первый раз в жизни. Я бы не смог писать на современном русском, потому что я им не владею. А тут я имел возможность через всю документальную литературу, мемуары, через самого Толстого выучить, перенять тот язык. Он сильно отличается от сегодняшнего русского. Другим стал не столько язык, сколько человек.
Когда думаешь о семье Толстого, трудно выбрать какую-то сторону, трудно оправдать одного и осудить другого.
Марюс Ивашкявичюс: В этом и есть самое интересное, когда нет жертвы. Оба становятся жертвами друг друга. Они мне оба очень симпатичны. Интересная параллель с Павлом Басинским - я, конечно, читал его прекрасные книги. Но на Льва Львовича наткнулся в других источниках, и он в пьесе стал главным действующим персонажем после Софьи Андреевны. Только я окончил писать пьесу, как вышла новая книга Басинского "Лев в тени Льва". Это, наверное, естественный путь, когда после Толстого взгляд обращается на второго Толстого, драма которого в том, что он неталантлив. Наверное, эти сюжеты ведет сам Толстой. Биография Льва Львовича захватила меня своей драматичностью - и жалеешь его, и презираешь.
Как жить семьей в современном мире? Как жить художнику с семьей?
Марюс Ивашкявичюс: Если у меня и были какие-то ответы, то после этой работы их не осталось.
Должна ли быть у художника задача цель, миссия?
Марюс Ивашкявичюс: Не обязательно, но хорошо бы. Например, цель Оруэлла, о которой он сказал примерно так: "Все, что я буду делать отныне - это бороться с тоталитаризмом". Я никогда не думал, что до этого дойду. Но чувствую в себе что-то похожее. Раньше у меня были задачи исключительно творческие. Конечно, ты ничего не изменишь, но не делать ничего тоже невозможно - совестно перед самим собой. Для меня возврат и реабилитация советской системы, Советского Союза, Сталина - это то, с чем сегодня нужно бороться. С тех пор, как роман "Зеленые" сделал меня бунтарем, я понял, что это моя дорога. Прививка и защита каких-то ценностей - это задача искусства, даже если иногда это связано с болью и шоком.
Сегодня часто думают, что массовая миграция и эскалация насилия в Европе связаны с ее толерантностью.
Марюс Ивашкявичюс: Я думаю, что через два-три года об этом забудут. Европа переживала и не такие трудности, например, вхождение всего нашего восточного блока. Мы были не менее дикие, чем те, кто сегодня туда пришел. В Европе при теперешней рождаемости невозможно изолироваться от перенаселенного арабского мира. Но я не думаю, что в этом невозможно жить. Мир меняется, и это нас страшит. Это страх перед тем, чего ты не знаешь. Но это не конец света. Да, Европа будет другая, но необязательно хуже, чем теперь.
Вы совсем не подвержены апокалиптическим образам, предчувствиям мировой войны?
Марюс Ивашкявичюс: Папа Римский говорит, что она уже идет. Но я верю в то, что у человечества есть высший разум, который, когда надо, остановит войну. То есть я не думаю, что в человеке заложено саморазрушение. Оно каждый раз восстанавливалось. Мне чуждо апокалиптическое сознание. Если бы я этим начал жить, я бы убил себя. У меня нет этого в природе. Оказывается, чувство счастья - генетическая вещь, либо заложено в человека, либо нет.