Вне всякого сомнения, пластинкой он подводит итог своей выдающейся карьеры. И этот печальный жест определенно получился достойным своего жутковатого места в дискографии Боуи.
Так что нет ничего удивительного в том, что холодно-величественный Blackstar, открывающийся одноименной завораживающей замогильной композицией, производит впечатление, сравнимое с моцартовой "Лакримозой". Далее настроение пластинки так и балансирует между душераздирающим надрывом и мрачноватой иронией, а завершается немного пугающей легкостью, с которой Боуи будто бы отпускает себя из этого мира.
Несмотря на свою беспрецедентную даже для работ концептуалиста Боуи монолитность, Blackstar удивляет эклектичностью. В своем прощании музыкант, чье влияние на развитие искусства двадцатого века трудно переоценить, будто передает приветы своим соратникам и многочисленным последователям - в том числе тем, кого не всегда заслуженно обвинял в эпигонстве.
Среди первых отчетливо проступают отсылки к работам других выдающихся экспериментаторов Скотта Уокера и Роберта Уайетта, из последних нередко приходится вспоминать Гэри Ньюмана и даже Joy Division с The Cure. Альбом так и бросает от авангардного джаза к ледяному пост-панку, от сумрачного блюза к трип-хопу и самой передовой электронике.
Увлекательная игра с многочисленными собственными и чужими (например, в наличии - прямая отсылка к старому доброму "Заводному апельсину" с его псевдорусским "надсатом") образами на фоне сногсшибательного звукового многообразия в одной из самых пронизывающих автоэпитафий в истории музыки - вот чем одарил Дэвид Боуи человечество, прежде чем покинуть планету Земля. Меньшего от него и нельзя было ждать.