Нисколько не умаляя сложность жизненных перипетий и количество испытаний, выпавших на долю прототипа главного героя фильма, невозможно проигнорировать очевидную тенденциозность, неизменно проявляющуюся в большей части фильмов об Иране, обласканных лестными отзывами. И не только это. Есть что-то, до боли напоминающее не раз виденное раньше, только в других декорациях, на примере других культурных реалий.
В новой картине, как и в любом заслуживающем внимания фильме о танце, очень много символики, дающей зрителю возможность для собственных трактовок. Особенно интересно, когда не только символы, но и умело вплетенные в сюжетную канву софистические приемы начинают править бал. Испытав унижение после наказания в школе за танцы, Афшин попадает в студию искусств, руководитель которого многозначно говорит о том, что "снаружи правят законы, заповеди или грехи, а здесь мы свободны".
Существование некоего параллельного мира для юных душ всегда заманчиво, а мужество его ревнителей не может не действовать вдохновляюще. Однако не видим ли мы здесь извечную ловушку, так мастерски анатомированную в произведениях великого русского писателя второй половины девятнадцатого века? "Я", не понятое никем вокруг и вмиг возвысившееся не только над собой, но и надо всеми остальными, ищет "истинной свободы", на пути к которой слишком много условностей. Их нужно либо умело обойти стороной, либо разрушить за ненадобностью, а там - будь, что будет. Даже если произойдет трагедия, вожделенный идеал свободы, хотя и непрестанно требует жертвоприношений, однако настолько притягателен в той вседозволенности, которую он обещает, что можно будет снова и снова, разрушая все вокруг стремиться к нему. И инструмент его в данном случае - и в самом деле великое искусство.
Но это не то чистое искусство, о котором мы думаем, а всего лишь симулякр. Это не инструмент тонкой настройки чувственных душ, а умело маскирующаяся идеологическая машина. В мире постмодерна, где что угодно может быть всем и ничем, где не требуются годы изнуряющего труда для достижения мастерства, аллюзии к творческой судьбе Нуриева, не раз упоминающегося в фильме, выглядят услужливым подлогом.
"Танцем может быть все", - без устали повторяет муза главного героя в своем наркотическом бреду. Но и это показано в фильме не как порочная слабость героини, не как святотатственная сделка со смертью, а лишь страшные обстоятельства. Как и, собственно, обстановка, в которой учатся студенты. По мнению режиссера, она настолько удушающа и ужасна, что выход своим мыслям и чувствам наиболее талантливые студенты вынуждены находить опять же в подполье. А там - дискотеки, алкоголь и наркотики - вот, собственно, и все притязания молодежи, возжелавших музыки небесных сфер, но без труда нашедших ее дубль где-то на самом дне. А плата за это - души и жизни людей. Главный герой рискует не только собой, но и судьбами других, совершая поступок, за который его обласкают на Западе. А что будет с остальными - это же условности, правда? Вот такая личностная свобода, со звериным оскалом пресловутого естественного отбора.
Ну и кулак, ритмично грозящий небесам в кульминационные моменты киноленты ("Кулак, поднятый во имя своих убеждений"). Суд малого над великим совершен. "Добро, строитель чудотворный! -Шепнул он, злобно задрожав, -Ужо тебе!.." Но оставьте аллюзии. И иллюзии тоже. Здесь только звериные интересы, и ничего больше. Пепелища многих городов - тому свидетели.
2.5