Постановка "Семи сонат" не стала для Парижа знакомством с Алексеем Ратманским - он уже ставил здесь "Намуну" с Дианой Вишневой в главной роли, не говоря о гастролях Большого театра с его "Светлым ручьем", "Пламенем Парижа" и "Утраченными иллюзиями". Однако сейчас это не просто приглашение (кстати, в преддверии нового полнометражного эксклюзива, который ждет от хореографа Opera de Paris): "Семь сонат" Ратманского встроены в вечер американской хореографии, где идут рядом с признанными шедеврами. Все эти балеты в среднем по 25 минут, в них нет сюжета, их красота основана на лаконичной идее взаимопонимания музыки и движения. Этот метод в начале ХХ века был сформирован и подарен миру Михаилом Фокиным и Леонидом Мясиным, но свое высшее выражение нашел в постановках Джорджа Баланчина и Джерома Роббинса, двух гигантов из New York City Ballet.
Десятилетия спустя после их ухода эта труппа сохраняет традиции, в ней сейчас танцует и ставит и четвертый участник парижского вечера 28-летний Джастин Пек, именно она дала старт американской карьере Ратманского. Правда, его "Семь сонат" на фортепианную музыку Скарлатти созданы для American Ballet Theatre, к которому сейчас официально приписан хореограф. Тем не менее он так же следует излучинам музыки, не боясь выступить в роли ведомого, так же ищет аналог ее структуре и формам в хореографии.
Любови мучительные и мимолетные, счастливые и случайные легко распознаются в соло и нескольких дуэтах, связанных общей встречей и прощанием трех пар. Но для тех, кто знает только "российского" Ратманского, с его большими балетами, литературными сюжетами, многофигурными композициями, сложно будет узнать его в авторе ажурного, наполненного воздухом балета с калейдоскопическими сменами ритма. Только эмблематичная лексика хореографа, с его любовью к удлиненным движениям, рассчитанным на мышцы одновременно мягкие и упругие, его фирменные смещения оси движений, "падающие" поддержки не позволяют усомниться в авторстве Ратманского.
Для французских танцовщиков "Семь сонат" не создают технических проблем, вопреки стонам последних лет труппа находится в хорошей форме. Гораздо сложнее им поймать стиль, представляющий сложное соединение русской школы и американской эмоциональной гибкости.
Гораздо свободнее артисты Opera de Paris ощущают себя в "Ромео и Джульетте" Рудольфа Нуреева. И хотя со времени его ухода скоро исполнится 25 лет, и никто из нынешних исполнителей не работал с ним лично, парижане продолжают хранить его принципы и наследие. Сегодня его спектакль в парче, бархате, тюрбанах и средневековых платьях, с мечами, телегами и статуей Гаттамелаты чуть ли не в натуральную величину выглядит анахронизмом.
Партитура Прокофьева с 1984 года, когда состоялась премьера этой версии "Ромео и Джульетты", узнала много гораздо более удачных - и соответствующих духу времени - постановок, а сам Нуреев научил свою труппу не бояться экспериментов, даже самых радикальных. И все же Opera de Paris хранит свое наследие не менее самоотверженно, чем Лувр - свое. Поэтому Opera Bastille тщательно выбили пыль и вновь вывесили тяжелые драпировки Эцио Фриджерио, установили конструкции, напоминающие веронские арки Скалигеров, и тщательно отрепетировали с новым поколением средневековые танцы в мягких туфлях, народные - на каблучках и традиционные пуантовые.
Танцовщики, очевидно, не всегда понимают, чего добивался этими сменами стилей хореограф. Но каждый номер они исполняют с такой отдачей и доверием к тексту, как у нас принято танцевать "Тени" в "Баядерке" да восстание спартаковцев в "Спартаке". Это отношение к своей истории и сближает французский балет с русским. А мы, продолжая делиться своими балетными ресурсами и с Францией, и с Америкой, тоже расширяем свое наследие.