Упускать такую возможность мы не могли: спустя семь десятилетий после Победы ветеранов осталось совсем мало, а тех, кто довершал разгром гитлеровцев, вообще можно пересчитать по пальцам. Да и ошибки, тем более такие, надо исправлять.
Обычная квартира в новостройке на окраине Мытищ. В кабинете Льва Зубилевича обстановка не то что скудная - спартанская. Садимся за стол у окна, и Лев Юрьевич, извиняясь, вставляет себе слуховой аппарат. Говорит, что так-то здоровье, с учетом возраста, вполне себе терпимое. А вот слышать стал плохо, с прибором говорить удобнее. В 1941-м ему исполнилось девятнадцать. До войны успел окончить школу и выиграть несколько конкурсов по радиотехнике. Из-за этого призвали только в августе - до той поры юный мастер устанавливал в квартирах москвичей радиоточки вместо изъятых по приказанию властей радиоприемников.
Вопреки ожиданиям новобранцев, военный эшелон повез их не на запад, а на восток: сначала в Тоцкие лагеря, потом в Бугульму, затем в Ульяновск. Командование решило готовить кадровый резерв, поэтому и отправили их сначала не воевать, а учиться. До осени 42-го Лев Зубилевич штудировал матчасть телеграфной связи: аппараты Морзе, Бодо. Ничего более близкого к радиотехнике ему предложить не могли. Получил звание лейтенанта и был отправлен в окрестности нынешней Перми - в Бершетские лагеря. Там формировалась лыжная бригада, в которую набрали в основном якутов - стреляют отлично, с лыжами только что не рождаются.
- С якутами, правда, была одна проблема. Пройти 70-80 километров на лыжах - не вопрос. А вот начинаем отрабатывать стрельбу из положения лежа, дается команда "Огонь!" - и никто не стреляет. Что такое, почему? Потом один самый смелый нашелся, вскочил на ноги, раз - и в десятку. Что поделать, охотники. Лежа стрелять им как-то не с руки…
В феврале 1943 года лыжную бригаду перевели под Старую Руссу. Вывели к устью реки Ловати, впадающий в Ильмень-озеро. Был приказ форсировать Ловать по льду. Лыжники задачу выполнили, вышли на исходные позиции, а артиллерия где-то застряла. Без ее поддержки атака захлебнулась - растянувшая по льду пехота была как на ладони. В том бою, по словам Зубилевича, полегла большая часть бригады.
- Я был там же, на льду, обеспечивал телефонную связь между командиром на КП, впереди, и штабом, державшемся в тылу, - вспоминает свой первый бой Лев Юрьевич. - Бойцы необстрелянные, командиры все запасники - один я в лейтенантах ходил, остальные все - младшие лейтенанты. Окопаться было негде: оттепель, все гладко, лед блестящий. А до медсанбата 70 километров по снегу. Рядом со мной командиру роты осколком льда весь бок разорвало. Положил его в волокушу и с двумя бойцами отправил в тыл. Он потом выжил, меня нашел.
Тогда Лев Зубилевич вместе с небольшой частью своей бригады смог закрепиться на мысу и там некоторое время продержаться. Говорит, ему просто повезло. Потом остаткам бригады приказали отойти на переформирование.
Новая часть, куда Лев Зубилевич был отправлен командиром радиовзвозда, полгода стояла на восточном берегу Ильменя, "держала оборону" в семидесяти километрах от противника. Из развлечений: игра в волейбол и наблюдение за воздушными боями.
Летом началось новое наступление. Вместе со своим 674-м стрелковым полком 150-й дивизии (той самой, что получит название "Идрицкая" и будет штурмовать рейхстаг) Лев Зубилевич отличился под Опочкой - они заняли господствующую высоту, благодаря чему удалось развить наступление по широкому фронту. Потом была Прибалтика, Польша, героический марш от Вислы до Одера: 400 километров за 11 дней по заснеженным дорогам восточной Европы.
За бои под Опочкой Лев Зубилевич был награжден медалью "За отвагу". Причем, как говорит ветеран, никаких особых личных заслуг перед Родиной у него там не было - просто держал связь.
- У нас же как было: пока связь работает, тебя никто как будто и не замечает, - вспоминает он. - Зато если где обрыв, трясут пистолетом: дай связь, а то расстреляю.
У Льва Юрьевича одна из самых мирных специальностей, с которыми люди попадают на фронт. Когда слушаешь его воспоминания, понимаешь, что война - это просто такая работа. Призыв "драться с врагом" хорош на плакатах, а на самом деле на передовой важен совсем другой труд, спокойный и грамотный.
- Мой радиовзвод обеспечивал связь батальона с полком и внутри батальона. Во время боя я обычно находился при командире полка, а мои бойцы - в подразделениях. Каждая радиостанция - это две упаковки каждая весом по пуду. Техника-то вся на лампах, все огромное и тяжелое, аккумуляторы еще щелочно-никелевые. У немцев уже были свинцовые, как сейчас в машинах, они более компактные. Трофейные использовать не получалось - у них напряжение другое, да и зарядить негде. Вообще зарядка аккумуляторов была проблемой - сделать это можно было только в тылу, в мастерской дивизии. Туда надо было добраться, а расстояние могло быть в несколько десятков километров. Там еще три-четыре часа шло заряжение, а потом все это обратно надо доставить. Чаще всего - на себе…
При форсировании Одера 674-му полку выпало проводить разведку боем. После артподготовки пошли вперед, вызывая на себя огонь противника. Ценой больших потерь выявили замаскированные огневые точки. Потом потрепанный полк двинули дальше. К концу апреля оказались в северо-западных предместьях Берлина, оттуда и пробивались к рейхстагу.
Две недели пополнения не было. Лейтенант Зубилевич оказался единственным офицером-связистом. К нему на помощь прибыл начальник связи дивизии. Впрочем, и тот особо ничего сделать не смог: в здание, где разместился штаб, прилетела граната и взорвалась у него под ногами.
- Там как было: мы подвал захватили, а на верхних этажах - немцы. Все простреливается. Командиром одного из батальонов был майор Твердохлеб. Они с ординарцем выскочили из штаба, чтобы вернуться к своему подразделению - их тут же скосили очередями. Погибли оба. Очень многих там потеряли…
И вот такая измочаленная 150-я дивизия получила приказ брать рейхстаг. Непосредственно в штурме, говорит мой собеседник, он не участвовал. Его задача была держать связь. Штаб расположили в "доме Гиммлера" - в рейхсканцерярии.
В штурме 29 апреля участвовали два полка - 674-й и 756-й. От первого остался один батальон, от второго - столько же, плюс усиленный разведвзвод. Распределили боевые группы, раздали им штурмовые знамена и скомандовали: "Вперед!".
- Первым штурмовое знамя нашего полка повесил на здании рейхстага лейтенант Сорокин поздно вечером 29-го апреля, - вспоминает Лев Юрьевич. - Это я сам видел. Потом в здание пошли Егоров, Кантария и с ними лейтенант Берест. Они свое знамя укрепили где-то на крыше. На купол забраться тогда было невозможно. То, что показывают под видом хроники, сняли уже потом: кино- и фото операторы прибыли позже. И люди, которые на пленках где-то карабкаются с винтовками, - это, наверное, тыловики какие-нибудь, которых потом деятели искусства попросили создать движение в кадре...
Первого мая из радиостанции лейтенанта Зубилевича раздался незнакомый голос. Кто-то на чистом русском языке вызывал советское командование, чтобы обсудить условия капитуляции берлинского гарнизона.
- У каждого полка была своя частота, так что то, что они попали на мою волну - чистая случайность. Но мы, конечно, сделали громче, чтобы командир слышал. Наверх тут же доложили. Объявили, что сдаваться будут в шесть утра второго мая. Рано утром и вышли. Строем, без оружия. Вояк там мало было, в основном тыловики. В этот день для меня война и закончилась...
После этого полк, где служил Зубилевич, отвели в тот район, который еще до войны стал олимпийской деревней.
- Мы, наконец, стали три раза в день питаться. А раньше-то - только до рассвета и после заката, когда еду могли нам с кухни доставить…
Домой удалось попасть только в конце 1946 года, и то лишь в отпуск - увольнять из действующей армии толкового офицера не спешили. Лев Юрьевич просил командование дать ему возможность вернуться к своей профессии радиотехника. Но штабисты только пожимали плечами.
- Говорю им: вам нужен был вам Ванька-взводный, и я свою войну оттрубил. А теперь что у меня за служба? Дайте мне к специальности вернуться. Только в 1949 году удалось пробиться в Академию связи имени Буденного…
Что было потом? Бывший фронтовой офицер отучился, стал ученым-метрологом. Служил в военном научном институте в Мытищах, внедрял военную метрологию - прежде в войсках такой службы не было. Дослужился до полковника
- Наша дивизия была расформирована еще в 1946 году. Поэтому уже после войны встал вопрос: где собираться ветеранам. "Приютила" школа на Кашенкином лугу - сейчас это образовательный комплекс №1494. Мы ребят оттуда брали с собой на Красную площадь - раньше нашей дивизии каждый год выделяли по два часа 29 апреля. Мы там детей принимали в пионеры, в комсомол, сами приходили в школу, собирались там. Сейчас во дворе поставили бюст Алексея Береста - он шел вместе с Егоровым и Кантарией, но потом его имя как-то затерялось. При школе работал и совет ветеранов нашей дивизии. Но в 2009 году его закрыли - нас тогда осталось всего четверо, а положено минимум пять человек. Но я все равно прихожу в школу.
Лев Юрьевич листает фотоальбомы, показывает: вот они с отцом призывники (семье Зубилевичей повезло, домой вернулись оба воина). Вот он с товарищами где-то в Берлине в мае 1945-го. На другом, уже послевоенном снимке - у мемориала их полка в Опочке. На старых черно-белых фотографиях ветераны стоят плотной группой. Но с годами их строй редеет, людей с орденскими планками становится все меньше, зато рядом начинает появляться молодежь - это дети и внуки ушедших однополчан стали приходить на собрания вместо них.
- В год 70-летия Победы в школу пришел один я, да приехала внучка ветерана из Средней Азии, - Лев Юрьевич от долгого разговора заметно подустал. - Я его, честно говоря, не вспомнил. Ну, да дивизия ведь была большая. А в Берлине его могло и не быть, воевал, возможно, еще под Старой Руссой. Кто еще из наших жив - не знаю. Но наверняка кто-то есть. Про то, что остался "последний участник штурма рейхстага", я слышу уже лет десять. Вот и теперь…
С Николаем Беляевым мы на войне не встретились и в нашем клубе ветеранов не пересекались. Каждый из нас прожил свою жизнь. И героем на фоне рейхстага рисовать себя не хочу. Да, был там. Выполнял приказы. И мне, может, больше других повезло: остался жив и говорю сегодня с вами.
P. S.
С войны Лев Зубилевич вернулся с медалью "За отвагу", которую заслужил еще в 43-м, под Опочкой, и орденом "Красной звезды" за взятие рейхстага. Документов о присвоении первой награды не сохранилось, а в наградном листе за действия в Берлине сказано так: "…в боях действовал смело, решительно и не теряясь в любой обстановке. В уличных боях в Берлине, где кабельную связь держать было почти невозможно, связь между КП полка, батальонами и артиллерией поддерживалась исключительно рацией, где тов. Зубилевич проявил исключительное мужество, находчивость и знания своего дела. Достоин правительственной награды Ордена Красной Звезды".
Сейчас на парадном пиджаке Льва Юрьевича красуются еще три ордена. Вторую "Красную Звезду", как и орден Отечественной войны, он получил уже в мирное время. А еще одна - уже российская награда - шла почти сорок лет. Это орден Мужества, который был вручен награжденному в начале 2000-х годов за участие в воздушных испытаниях ядерного оружия в 1961-1962 годах. Эти работы долгие годы были засекречены, и воздать должное их участникам государство смогло только после того, как со всех материалов был снят гриф "совершенно секретно". За эти сорок лет изменилась страна, уклад ее жизни, поменялись ценности и ориентиры. Но признательность и благодарность к людям, победившим в Великой Отечественной войне, как и к тем, кто создавал ядерный щит, защитивший нас от новых мировых бед, остались.