"1941-й... Я окончил шесть классов Гербинской неполной средней школы на отлично. Был премирован экскурсией в Одессу. Однако она не состоялась. 22-го июня день выдался солнечным и тихим. Через наше село целыми вереницами шли люди на рынок в село Песчанка из разных деревень. А потом колоннами возвращались обратно встревоженные, торопившиеся по своим домам. От них мы узнали, что началась война, что фашисты напали на нашу страну. Вскоре появились и сами немцы. Мы от молдаван жили совсем недалеко, в 120 километрах. Мужчин в селе не было, ушли на фронт. Остались женщины, старики и дети. Пришли фашисты молодые, здоровые, веселые, с засученными по локоть рукавами. Зазвучала чужая лающая речь. Первым делом кинулись по хатам: мама, молоко, яйца и прочее... Через некоторое время все ушли вперед, а здесь установилась новая власть. Оказывается, Одесская область попала под управление Румынией.
Нас с матерью осталось четверо: мне 13 лет, младшему брату 9 лет и еще одному 5 лет. И мать, как бомба, ходила беременная. Когда наши войска отступали, бывало, выбегаю на шлях и прошусь, чтобы взяли с собой, а потом подумаю, что не на кого оставить такую мать, и возвращаюсь обратно домой. Так продолжалась жизнь до марта 1944 года. Мать работала на ферме возле коров. Вместо хлеба у нас был малай (это тоже хлеб, но из кукурузы). Его надо кушать, запивая водой, иначе не проглотишь. 9 марта 1944 года пришли в село немцы и приказали гнать весь скот на станцию Балта. Возвращались мы 14 марта домой и нежданно-негаданно попали на фронт. Оказывается, за время нашего отсутствия наши войска уже заняли село Гербино, где мы жили, а фронт располагался в пяти километрах, в селе Песчанка. Ну мы, дурьи головы, решили пробиваться через фронт. Добрались до реки, успели забежать в сарай с сеном. Двое залезли на верх стога. А я и Иван Кацап не успели. Здесь нас схватили немцы. С криками повели в штаб. Там устроили допрос, а потом заперли в каменный подвал. Ночью наловили в этом селе еще человек сорок и всех нас под конвоем погнали в Балту, там была тюрьма. Оттуда в Котовск, а потом в Дубосары.
Местные жители села Песчаны на первое время имели торбы с хлебом, салом. А у меня ничего не было и я смотрел голодными глазами, ведь немцы не кормили нас совсем. Когда гнали по полям, то все шло в еду. Сырая картошка, гнилой початок кукурузы... Если же попадалась тыква, то радости не было предела. А еще мои сограждане мною брезговали, потому что я вшивый был. Однако через полмесяца мы стали все одинаковые. Все стали голодные, холодные и грязные до неузнаваемости. Я был в отцовских брюках. Они застегивались у меня на шее, обуви на мне не было.
Для ночевки фашисты выбирали карьеры или большие рвы. Туда загоняли всех нас, а поверху ходили часовые, время от времени нас освещая, чтобы никто не убежал. Начался наш очень долгий поход на запад. Начиная с Кишинева, немцы начали расстреливать заключенных. Я был очень маленький и шел в самом хвосте колонны. Многие шли еле переставляя ноги. И седой-седой старичок из Песчаны сел на землю. Немец, замыкавший колонну, приставил к затылку пистолет и выстрелил. Первый раз в жизни я увидел, как убивают человека. Мне сделалось дурно и я ослеп. Ничего не видел впереди. Тогда шедшие рядом подхватили под руки и повели меня. А дальше все чаще раздавались выстрелы и кто-то из наших оставался навечно на дороге из Кишинева до города Комрат. Многие из наших мужчин остались лежать в той каше из грязи и снега, перемешанного тысячами ног.
Я шел и шел по этой грязи, как будто по раскаленным углям. Не чувствовалось холода, а только очень пекли ноги. А в полукилометре впереди нас немцы гнали колонну наших солдат, взятых в плен. Конвойные с овчарками беспрерывно били и подгоняли отстающих, а тех, кто остановился, пристреливали. Мы же шли по трупам наших солдат. Наша колонна догнала отару овец. Их, видимо, тоже угоняли на Запад. Зрелище было жуткое. Мужчины хватали тех овец, откручивали им головы, а некоторые взгромоздив овцу на плечи несли ее, чтобы на ночевке съесть. На обочинах кое-где валялись убитые лошади. Вот из нашей колонны выскакивает несколько человек к той лошади и начинают рвать руками мясо. Страха не было. Было одно всепоглощающее - кушать! Оно заслоняло все остальное.
В одном из селений по пути колонны показались коши с початками кукурузы (это такие плетенные из лозы сараи). Колонна навалилась и мигом растащила. Выскочил хозяин, кричал, плакал, катался по земле... А что он мог больше сделать? В другом селе богатый мужик вывез шесть мешков муки из кукурузы. Мука пришла в негодность, стала горькая-горькая. Каждому давали по кружке муки. У меня не было посуды, мне насыпали в пригоршню. Я ее моментально съел. В то время мне показалось, что вкусней я ничего не ел. В одном из больших городов (позже мы узнали, что это была Прага) нас остановили и выгрузили из вагонов, там международный Красный крест приготовил нам обед. Это был суп-лапша. Только устроители этого обеда не учли, что у нас не было никакой посуды. У меня ее тоже не было. Насыпали кому во что: в шапку, в фуражку, в полу шинели или пиджака. А я побежал в вагон. Там в углу был горшок. Он был весь в белом налете и очень вонял. Получил я туда свою порцию и попробовал кушать...Кажется два глотка проглотил и больше не смог есть...
До сих пор мне помнится Прага и два глотка супа из того горшка.
Осенью нас человек двадцать отобрали на рынок продавать. Привели на биржу труда, сфотографировали. Понаехало много важных немцев и немок. Память и сейчас воскрешает то время, когда важные господа щупают, заглядывают в зубы. Кто из нас был здоровее, тех забирали важные помещики, а меня забрал старичок. Привез меня в деревню Мартендорф, что в семи километрах от города Висмар. До меня у него работал наш парень из Харькова, но умер, а возможно, это фашист убил его. Причин для такого вывода предостаточно, потому что он бил меня за то, что не знаю немецкий язык, за то, что не умею управлять лошадьми, за то, что нет сил держать в борозде плуг. Любимым орудием для издевательства были вилы. Началась зима. Оказывается, и в Германии она холодная, а жилье мое было неотапливаемое, чердачная комната. Спать, да и находиться там, было невозможно. Когда становилось невмоготу, я шел в стойло к лошадям, ложился в ясли и там засыпал.
2 мая я вернулся в деревню Мартенсдорф. Она была занята американцами, а город Висмар заняли наши войска. Я взял у бауэра велосипед и поехал к своим, очень хотелось домой. При переходе нейтральной зоны наши направили меня на сборный пункт. Вскоре я стал солдатом Советской Армии, 11 мая принял присягу. Отслужил в армии десять лет и три месяца. Служба проходила в Германии, Польше, Западной Украине, Казани, Ржеве, Острове Псковской области".
P.S. Леонид Никифорович Побережный умер в 2007 году. Последние годы не вставал с постели, его жена Ольга Порфирьевна, ухаживала за ним девять лет. Они с Леней были знакомы с детства, и Ольга дождалась своего суженого, - они поженились в 1952 году, родились две дочери. Леонид после службы в армии пошел учиться. Окончив горный техникум города Чистяково (ныне Торез), получил диплом с отличием. Отработал двадцать лет и шесть месяцев по специальности на шахте 3-БИС, получил медаль "Ветеран труда".