Абонемент объединяла фигура Шекспира - в нынешнем году 400 лет со дня его смерти: в первый вечер - музыка Шостаковича к "Гамлету" в постановке Акимова и Прокофьева к спектаклю "Египетские ночи", основанному на "Антонии и Клеопатре", в последний - премьера оперы Слонимского "Король Лир". Второй вечер, посвященный немому фильму "Новый Вавилон", относился к Шекспиру скорее косвенно, зато прямо указывал на другую объединяющую фигуру цикла - Шостаковича, чье 110-летие отмечается в сентябре. Формально ему была отдана половина цикла, а если учесть, насколько пронизан духом Шостаковича "Король Лир", то и больше. Что красноречиво говорит об ориентирах Юровского: если среди иных музыкантов его поколения модно пренебрежительное отношение к Шостаковичу, для Юровского он по-прежнему один из главных композиторов ХХ века.
С Шостаковичем и были связаны лучшие страницы абонемента. Первый вечер отсылал сразу к двум проектам Юровского прежних лет: музыку Прокофьева к "Египетским ночам" он исполнял четыре года назад на фестивале Ростроповича с Лондонским филармоническим оркестром, музыку Шостаковича к "Гамлету" - с Российским национальным в год столетия композитора. Однако "Египетские ночи" не претерпели существенных изменений, и текст по-прежнему читала Чулпан Хаматова, лишь Константина Хабенского заменил Максим Суханов.
Зато почти ничего общего с исполнением десятилетней давности не имел "Гамлет": тогда это была 20-минутная оркестровая сюита, где больше драмы, нежели гротеска. Теперь - особый жанр, уже опробованный Юровским в первом летнем абонементе 2013 года: воспоминание о спектакле, где партнером дирижера, как и сейчас, стал режиссер Михаил Левитин. Только речь шла о "Борисе Годунове" Мейерхольда, не увидевшем свет - акимовский же "Гамлет" шел около года. Представляя музыку Шостаковича, Юровский рассказывал, что происходило на сцене в тот или иной момент, - так заразительно, будто сам видел спектакль, а вместе с ним и мы. Оказалось, музыка, которую без комментария можно принять всерьез, на деле весьма игрива, а Песня Офелии, обычно исполняющаяся без слов, написана на крайне фривольный текст - не случайно Акимов видел героиню пьяной потаскушкой. И уж никто не забудет эпизод "Гамлет с мальчишками", где, вероятно, впервые на сцене зала Чайковского появился живой поросенок.
Второй вечер посвящался "Новому Вавилону" Григория Козинцева и Леонида Трауберга (1929), повествующему о событиях Парижской коммуны. Историю создания фильма в течение первого отделения Юровский обсуждал с киноведом Натальей Нусиновой. Избыточно подробный комментарий был тем не менее важен для понимания того, как появилась музыка к фильму - крупное произведение Шостаковича, сравнимое с любой его симфонией. Юровский не случайно говорил, что в "Новом Вавилоне" слышны многие из будущих сочинений Шостаковича (в том числе "Леди Макбет Мценского уезда"), - фильм и музыка к нему обогнали свое время. Видеоряд настолько насыщен, что первых зрителей явно сбивал с толку не менее многослойный саундтрек, не принятый и оркестрами того времени: чуть искаженный канкан из "Орфея в аду" соединяется с вольной обработкой "Старинной французской песенки" Чайковского, поверх чего звучит то "Марсельеза", то "Интернационал".
Госоркестр великолепно справился со сложной партитурой, а первый трубач совершил без преувеличения подвиг. Интересно, что приторный до отвращения вальс, в который вплетается "Марсельеза" - почти буквальная калька с пьесы "Франко-прусская война", выдуманной одним из героев романа "Бесы" Достоевского. Но не Достоевский, а Толстой появился на сцене в финале абонемента: в полуконцертном исполнении оперы Слонимского "Король Лир" великий писатель оказался двойником главного героя (обе роли блестяще исполнил Максим Михайлов). В интервью накануне премьеры композитор приводил как пример современной оперы "Лулу" Берга и "Солдат" Циммермана, написанных более полувека назад. Однако музыка "Короля Лира", законченного в новом тысячелетии, как будто ничего не знает о Циммермане, предпочитая Мусоргского и Верди. И даже если это своего рода неоклассицизм, лучшие страницы "Короля Лира" напоминают опять-таки о Шостаковиче, все же оказавшемся главным героем цикла.