Книги ее давно навели знатоков на мысли о литературном феномене - "уральском магическом реализме". Начиная с первой повести, "Перевала Дятлова", - она регулярно входит в списки финалистов крупных литературных премий. На "Большую книгу" - главную российскую премию для писателей - претендует уже в третий раз. На сей раз как автор романа "Завидное чувство Веры Стениной". Женская проза? Но ее книга о зависти, замечает сама Матвеева, если и смущает, то скорее женщин. А мужчин - наоборот. Отчего так?
Анна, каково это - попадать в финал литературной премии. Быть в полушаге от победы и наблюдать, как лауреатами называют других. Что вы при этом чувствуете - зависть?
Анна Матвеева: Прежде всего, облегчение. Это очень нервное дело - участвовать в премиальных забегах. Я уже привыкла к тому, что мне ничего не достаётся, и если бы вдруг дали премию, - удивилась бы больше всех. Несколько лет назад у меня регулярно теряли багаж в перелётах, и я к этому тоже привыкла - а когда после этого сразу увидела свой чемодан на ленте, была потрясена таким везением.
С премиями - заранее знаю, чем всё закончится. У меня, как и у одной моей героини, "отношения с удачей складываются неудачно". Пока что премиальный чемодан на ленте не появился… Даже на екатеринбургской: у меня нет ни одной уральской литературной премии.
Впрочем, книги продаются и переводятся, идеи, простите за каламбур, не переводятся, библиотеки зовут на встречи с читателями, а читатели каждый день пишут письма… Зачем такому писателю премии? Пусть сидит и работает, ждёт своей очереди. Лет в шестьдесят она и до него дойдёт. Если он доживёт, разумеется.
А зависть - дело тёмное. Может, и не без этого…
- Вот было дело, вы сказали, что рады за любого, кому дают премии - даже если этот автор вам совсем не близок. Но! "Особенно приятно, когда получают женщины". Откуда эта гендерная предвзятость? Или это солидарность?
Анна Матвеева: Наверное, солидарность. Как бы я ни любила мужчин, всегда буду на стороне женщин. Может, потому что я живу в никем не разбавленной мужской среде - у меня муж, три сына, и даже кот - не кошка. При этом есть одно мучительное противоречие: работать я предпочитаю всё-таки с мужчинами. Хотя и среди них, увы, всё чаще попадаются необязательные люди - а с моей точки зрения, это один из самых непростительных недостатков.
- Ну да, конечно. "На стороне женщин"? Вы не одиноки. Недавно, скажем, на Каннском кинофестивале Джулия Робертс прошла по красной дорожке босиком - в знак протеста против мужчин, вынуждавших дам ходить на каблуках. И в жюри там теперь строго считают - чтоб поровну мужчин и женщин. Но я не про кино. Про мировую тенденцию. Женщины боролись и до нашей эры - но как-то в рамках здравого смысла. У Аристофана в "Лисистрате" жены перестали подпускать к себе мужей, заперлись в Акрополе, чтоб те кончали воевать - и сработало! А в наше время женщины воюют чаще вопреки здравому смыслу. Вас это не пугает?
Анна Матвеева: Меня пугает любой фанатизм: в малых дозах - всё лекарство, в больших - всё яд. И небритые подмышки Джулии Робертс, если уж на то пошло, пугают куда сильнее её же босых ног…
Если же говорить серьёзно, то… женщины мудрее и терпеливее мужчин, они не воюют вопреки здравому смыслу - просто у женского равноправия слишком короткая история. Очень мало времени прошло с эпохи первых суфражисток, ну что такое - чуть больше сотни лет - в сравнении с тысячелетним опытом мужского шовинизма? Придёт время, и победит тот самый здравый смысл.
Мне всегда обидно за женщин, у которых просто не было (а у многих и теперь нет) шанса реализовать свои способности, талант, дар, мечту без угрозы обречь себя на существование без семьи, детей и простого человеческого счастья… Многие по-прежнему вынуждены выбирать: или - или…
В прошлом году я работала над книгой очерков "Горожане" (она выйдет осенью в Редакции Елены Шубиной), посвященной выдающимся жителям Екатеринбурга. Девять новелл, восемнадцать героев - и только одна женщина! Вдумайтесь, всего одна женщина, которую можно было поставить в один ряд с героями-мужчинами… И это не потому, что я плохо искала, или что женщины в Екатеринбурге (хотя тут можно назвать любой город) бесталанны, а потому что пока мужчины совершали подвиги, возводили крепости и писали стихи, женщинам приходилось сражаться с бытом, растить детей (часто - без всякой мужской помощи) и так далее…
Женщина в российском обществе вот уже второй век - самый настоящий мужчина. Какие уж тут стихи и крепости, право слово. А мы можем - и то, и другое, - поверьте! Длинный список премии "Большая Книга" в этом году включил в себя тридцать семь имен, из них было только пять женских, но в списке финалистов пропорция совсем другая - три женщины на одиннадцать имен. И я уверена, что хотя бы одной из нас в этом году достанется премия. Впрочем, и в том, что не мне.
- Вам не нравятся вопросы о "женской прозе" - вы тут же вспоминаете писателей-мужчин, которые пишут "как женщины". Но когда про ваши книги говорят, что в них любви маловато - вы согласны?
Анна Матвеева: Я и вправду не жалую таких разговоров - в нашем деле всё определяет не пол, а способности, талант. Что касается нехватки любви в моих книгах, с этим я не согласна. Материнская любовь, любовь к родителям, делу жизни, родному городу - ничем не хуже любви между мужчиной и женщиной. Я просто не зацикливаюсь на последней.
И вот ещё ремарка по поводу "женской прозы". Казалось бы, у моих книг должны быть не читатели, а читательницы, но у меня столько читателей-мужчин, что и не снилось брутальным прозаикам. Я этим очень горжусь. А я мало чем горжусь в принципе. И на роман "Завидное чувство Веры Стениной", а он женский, хотя бы по формальным признакам, самые лестные отклики поступили от критиков-мужчин, что меня искренне удивило. Критикессы реагировали намного холоднее, если хвалили, то через губу. Любопытно, правда?
- Но еще любопытней - как солидарны женщины-писательницы, из века в век: только градус их агрессивности повышается. Вот несколько цитат. 200 лет назад у мадам де Сталь: "Любовь для женщины - история жизни, а для мужчины - эпизод". Лет 150 назад, у Шарлотты Бронте: "Люблю не потому, что он хорош собой, а потому, что в нем больше меня, чем во мне самой". Полвека назад - Симона де Бовуар: "Самый заурядный мужчина чувствует себя полубогом в сравнении с женщиной". И, наконец, дошли до вашей героини из "Веры Стениной": "Женщина всегда все делает так, проблема - в мужике". Может, пора от вас мужчин спасать? А заодно - "мужскую прозу"?
Анна Матвеева: Ну, мужскую прозу спасать точно не надо - она живее всех живых! И ни одна цитата из приведённых вами (за исключением моей, пожалуй, но я с моей героиней и её словами совершенно не согласна) не демонстрирует агрессию… А мужчин если и нужно от чего спасать, то не от женской агрессии. К ним нынешний век тоже предъявляет непосильные требования, и я современным мужчинам от всей души сочувствую. Но им всё равно - легче. Как писала моя любимая Мария Башкирцева: "О, как женщины достойны сожаления! Мужчины, по крайней мере, свободны".
- Дневник Башкирцевой, который вы так любите, Розанов находил "гениально-порочным". Сама она писала нервно Мопассану, что "мужчины должны быть аксессуарами в жизни сильных женщин". Думаете, в ее взглядах есть что-то близкое нашему времени? Чем она вас так увлекла?
Анна Матвеева: Мария Башкирцева всегда со мной, это правда. Сильная, умная, талантливая, хрупкая, одинокая. Язык не повернётся назвать её несчастной. Да, Башкирцевой досталась ранняя и страшная смерть, - но сколько ей удалось сделать за свои двадцать четыре года, многим и за семьдесят не удается. Башкирцева близка мне многим - упорством и упрямством, откровенностью (я сторонница "честных дневников", не предназначенных для публичного чтения), страстностью, отчаянием, да много чем. И даже заблуждения Башкирцевой - прекрасны (это я про аксессуары в виде мужчин).
- Может, ее дневники и вдохновили вас взяться за семейные архивы, за дневник вашей бабушки - вы же обещаете написать свою семейную сагу?
Анна Матвеева: Да, я работаю над новым романом, основанным на документах из семейного архива, прежде всего - бабушкиных дневниках, которые она вела всю свою жизнь, частью - на французском языке. Сохранилось не все, но немало. Несколько лет я читала, переводила, перечитывала, их. Я очень люблю дневники, это правда, а тут ведь ещё и родной человек писал. Мы с бабушкой не виделись ни разу в жизни, она умерла задолго до моего появления на свет, но она мне близка безмерно.
История моей бабушки, Ксении Михайловны Лёвшиной, тоже по сути своей - история нереализованного таланта. Она была очень ярко одарена - душевно, литературно, музыкально, - но всю свою жизнь находилась в тени мужа, беззаветно служила ему и семье, а он, в конце концов, предал её, как часто бывает.
Я объездила места, биографически важные для романа: в Швейцарии, Польше, Петербурге, Полтаве, Хабаровске. Знаю, где работала Ксения Михайловна в Свердловске (она преподавала английский язык в Горном институте) и где жила. Знаю, кто из ее родных и друзей станет персонажем романа. И Марию Башкирцеву мои персонажи будут обязательно вспоминать, причём по делу: у них найдётся кое-что общее.
Роман - история долгая, тем более, что я впервые в жизни никуда не тороплюсь и пишу так, как пишется.
- Вы любите родной Екатеринбург - это понятно. А почему вторым в списке "любимых" у вас именно Париж? Как так вышло?
Анна Матвеева: Я люблю Париж как человека - мне повезло, что мы встретились. Скучаю о нём в разлуке. Волнуюсь, когда там неладно. Радуюсь, если всё хорошо. Так получилось, этому нет никаких объяснений. Просто судьба. Со мной в Париже разное случалось - и хорошее, и плохое, но я никогда не сомневалась в том, что этот город на моей стороне. Вот вам и магический реализм.
Впервые я приехала в Париж в 1995 году, и сразу почувствовала, что знаю этот город, что бывала в нём раньше. Персонажи моей новой книги "Лолотта" (выходит на днях в АСТ, Редакции Елены Шубиной) переживают нечто подобное - спустя сто лет, и не во Франции, а в России, они вдруг начинают вспоминать такие подробности монмартрского быта, которых нельзя ни придумать, ни прочитать. Это можно считать проявлением шизофрении, а можно поверить в то, что судьбы повторяются, сюжеты рифмуются, и что у каждого из нас был свой двойник в прошлом.
- В вашей "Вере Стениной" у героинь любовь все время перемешана с ревностью и даже завистью. Судя по эпиграфам к каждой главе, вы изучили многих авторов, писавших о зависти. В вашей героине она, как летучая мышь. Глаза у зависти "голодные и черные, как у женщин Модильяни". Зависть у вас "наблюдательная - как юнга". Она и "самое стыдное", и очень нужное: из него может вырасти "завидное чувство". Зачем вам понадобилась вся эта психотерапия?
Анна Матвеева: Завидное чувство - это всё же немного о другом. Это дар, который нельзя вырастить, он или есть, или нет, причем есть он у немногих, он редок. У Веры Стениной есть умение по-особому воспринимать живопись: слышать, осязать, обонять изображенное на картине. Книга именно о редком даре, за который, как за всё хорошее, нужно чем-то платить. То есть она писалась об этом, а прочитаться может, конечно же, совсем по-другому.
Несколько лет назад мне захотелось почитать хороший современный роман о зависти, но ничего похожего не нашлось - вот я и подумала, что надо его написать. А прежде чем писать, надо читать - я так привыкла, мне нужно погрузиться в тему с головой. И не так уж много нашла, кстати. Зависть - грешок распространённый, причем его принято стесняться куда сильнее, чем, к примеру, ревности. Белую зависть вот какую-то придумали.
Что касается психотерапии, то мне, как, думаю, и всем прочим, знакомы приступы зависти, но я научилась держать этого зверя на поводке, чего и всем желаю.
- Ваша героиня - не просто талантливый искусствовед: она слышит, видит и чувствует в картинах то, что скрыто от других. Но у нее "Грабарь за окном и перепудренные березки". Живет искусством классическим. А у нас на дворе сплошной постмодернизм и акционизм. Страшно подумать, что за запахи и звуки услышит она - столкнувшись с этой актуальностью. Вам за нее не страшно - она же девушка тонкая?
Анна Матвеева: Вера справится, не волнуйтесь. Тем более, что классика потому и классика, что она не стареет. А по-настоящему талантливые произведения встречаются и сейчас. На меня очень сильное впечатление произвело творчество Моны Хатум, я люблю Луизу Буржуа, мне нравятся (с некоторыми оговорками) Маурицио Кастеллан и Микеланджело Пистолетто. Думаю, что и моя героиня со временем научится ценить современные ухищрения в искусстве, хотя за всё это ей будет жаль отдать единственную - маленькую! - работу Массейса или Кривелли. Сердце прикипело…
- Вы уверены, что времена писателей-пророков в прошлом, сейчас литература людей развлекает, сложные книги никто не читает. Это, на ваш взгляд, процесс необратимый?
Анна Матвеева: Боюсь, что да. Но литературе не обязательно быть слишком сложной для того, чтобы пробуждать чувства - именно в этом её главное предназначение (мысль не моя, Борхеса). Или вот в своём новом романе Уэльбек сказал устами своего героя, что только литературе подвластно пробудить в нас чувство близости с другим человеческим разумом. И что автор - прежде всего человек, присутствующий в своих книгах. Это очень точная формулировка. Присутствовать в своих книгах - важнее, чем быть пророком и мессией. И не менее сложно, поверьте.
- Кстати, вы же, как уральский магический реалист, любите мистику и ужастики? Хичкок, между прочим, снял большую часть своих картин по книгам женщины, Дафны дю Морье. Не хотите встретить своего Хичкока?
Анна Матвеева: Трепетно жду встречи с ним, но мой Хичкок ходит окольными путями, и не спешит проявляться. С кино мне не везёт катастрофически - много раз дело доходило до подписания контрактов на экранизацию, но в последний момент всё непременно срывалось. Багаж по-прежнему теряется! Совсем недавно велись переговоры с одним французским кинорежиссёром по поводу экранизации "Перевала Дятлова", но я уверена, что из этого ничего не выйдет. И новая пьеса, которую я написала в этом году (она называется "Любовь пришла") пока что никого не заинтересовала. Но я не унываю, не дождётесь.
- И напоследок. Есть у вас такая антиутопия, "Подожди, я умру - и приду" - там в Российской стране будущего забыли русский, все говорят по-английски. Там дело швах, все ушли жить в Интернет, не общаются и не рожают, - пока герои не выжгли Интернет, не уничтожили мобильники и прочую электронику... Так куда катится мир - не подскажете?
Анна Матвеева: Я не пророк. Не подскажу. Но в своей собственной семье мы решились лет семь назад на эксперимент - у наших детей не было собственных компьютеров, телефоны были куплены самые дешёвые, без выхода в интернет, и так далее. Эксперимент мучительный: у всех было, а у наших - нет, но недавно один из сыновей сказал мне: "Знаешь, сейчас я благодарен вам за то, что вы это сделали".
Компьютерные технологии их не миновали, конечно, но за это время дети научились читать по-настоящему: отбирать, оценивать, обсуждать. Истина, как всегда, где-то на середине.
- Анна, мне показалось, вашу "Веру Стенину" можно прочитать и как такого, условно говоря, "анти-Олешу", то есть, "Зависть" Юрия Олеши с другой стороны. Внимательный читатель может найти такие ниточки. Я объясню. Первые строки у Олеши: "Он поет по утрам в клозете", и слов не разобрать, одно "та-ра-ра". У вас: "Евгения кричала так громко, что Вере пришлось положить трубку динамиком вниз"…
Жизнерадостный, успешный Бабичев - у вас оборачивается квадратным редактором Суперменом, тот и в другой для женщин как магнит. Там герой "не увидел глаз Бабичева - увидел только блеск стекол". Тут - "какие у редактора глаза, никто не помнил, потому что он постоянно улыбался и все отвлекались на эту улыбку".
У героев Олеши навязчивая идея - странная девушка Валя: у вас ее роль исполняет странный бородатый Валентин, искатель царских останков, неумелый любовник, монах… Ваша героиня Стенина нервно вспоминает очень "правильную" девочку из детсада - так герой Олеши перепачкал в детстве девочку, привлекавшую к себе больше внимания. И с вещами у героев там и тут отношения - такие же странные…
Такой вот диалог с книгой Олеши - у вас был сознательным?
Анна Матвеева: Поразительно! Ничего подобного не имела в виду, это тот самый случай, когда "само написалось". Я люблю Олешу, но не "Зависть", а дневники его, "Ни дня без строчки" - тоже в числе моих настольных книг. Перекличка, которую вы откопали, случайна, хотя ничего случайного не бывает, правда же?
Мне кажется, что главное произведение о зависти в мировой литературе - это не "Зависть" Олеши, а "Отелло" Шекспира. Трагедия ревности коренится в зависти. Всё определяла, всем руководила зависть Яго, а не ревность Отелло. Ревность выросла из чужой зависти, которая и стала пружиной действия. Действия, сохранившего завистника и не уберегшего того, кому завидуют. Да и в основе "Гамлета" тоже история зависти Клавдия к своему брату… Много чего ещё выросло из этого чёрного чувства "досады по чужом благе", как выразился Даль. Зависть - спусковая пружина многих бед. Но и заводной механизм честолюбия, как в плохом, так и в хорошем смысле.