В год 400-летия смерти Уильяма Шекспира, была показана еще одна амбициозная интерпретация этой пьесы - с Бенедиктом Камбербэтчем в главной роли - в рамках телевизионного проекта BBC "Пустая корона" (The Hollow Crown), первый фильм которого - по пьесе "Ричард II" - был в свое время срежиссирован Гулдом. И вот, словно вторя словам одного из монологов Ричарда II "Поговорим о смерти, о червях", Руперт Гулд начал свое повествование со сцены раскопок на месте одной из автостоянок в Лестере (бывшей территории пришедшего в XVI веке в упадок монастыря), где в 2012 году и были найдены останки короля. В момент, когда было сделано открытие, по свидетельствам очевидцев, разразилась ужасная гроза, и у многих членов группы археологов, работавшей на месте, было ощущение чего-то мистического, что нашло свое отражение в документальном фильме "Ричард III - Король на автостоянке" (Richard III: The King in the Car Park).
Вокруг могилы и происходят события пьесы. Словно неприкаянный дух, Ричард кружит вокруг нее, стремясь то ли столкнуть, то ли утащить с собой в пропасть всех тех, кто становится объектом его властных интересов. Ричард Файнса все время нервен, истощен, жесток и по-современному плоско-расчетлив, делая невозможным полноценное раскрытие шекспировской линии взаимодействия с женскими персонажами, поддающимся его чарам. Да и практически все женские образы на удивление бледны, кроме Елизаветы. Ричард страшен в моменты собственной беспомощности, гораздо более откровенной, чем это обычно представляется. Не сумев убедить Елизавету отдать ему в жены дочь на словах, он достигает своего, обесчестив безутешную вдову.
И напротив, откровенно юмористические моменты, в изобилии присутствующие в пьесе, выглядят неудавшимися шутками, к которым словно вынужденно прибегает - не многоаспектный Ричард - а исчадие ада лорд Волдеморт.
Режиссер, говоря о вневременном характере пьесы, подчеркнул ее актуальность в настоящий момент в следующем ключе - последние несколько лет на мировой политической сцене появляется все больше фигур авантюристского склада с неуемной жаждой власти, для получения которой они раздают обещания избирателям, но впоследствии не держат слово. Ричард, по словам Гулда, обладает схожим психотипом.
В этом режиссерском прочтении Ричард, по иронии судьбы, превращается еще и в вождя "бархатной революции", грозный поднятый кулак которого словно разбивает старую реальность. Призывая Джеймса Тиррела для убийства принцев, Ричард обращается к аудитории, словно ища в толпе сообщников, стремящихся к славе и звездам, которыми несчастным глупцам, согласившимся на преступление, до поры до времени кажутся черепа, висящие подобно небесным светилам в глубине сцены.
Его руки в красных перчатках символизируют наличие крови на них. Возможно, этот Ричард-трикстер подталкивает окружающих к тому, чтобы те добровольно ввели себя в заблуждение? Он услужливо маскирует свой адский расчет в умах других под Мильтоновский образ красной десницы, длани Божией, вселяя в них убежденность, что они совершают правое дело, а не действуют по его дьявольской наводке. И свидетельств тому история знает немало.
Такая трактовка пьесы достаточно нелицеприятна и очень смела для западной культуры в целом. Может быть, именно для смягчения такого эффекта, неожиданно возникает антироссийский выпад: в одном из эпизодов с казнью абсолютно необъяснимо появляется революционная тройка, на чистом русском языке выкрикивающая перед оружейным залпом "Готовьсь! Огонь!" В одной из своих немногочисленных кинематографических работ, "Макбете", Гулд уже прибегал к подобному, с достаточно прозрачными намеками переместив место действия событий пьесы в Советскую Россию.
Как бы то ни было, если гораздо более неоднозначный Ричард Камбербэтча играет на великой шахматной доске, то Ричард Файнса открывает ящик Пандоры. Который он, как и его идейные потомки, никогда не смогут захлопнуть.
3.5