Между тем парадоксальный ход Михаила Плетнева, отправившего публику на открытие фестиваля в Олимпийскую деревню и выбравшего вместо оркестровой партитуры мрачноватый шубертовский цикл "Зимний путь" - 24 песни на стихи немецкого поэта-романтика Вильгельма Мюллера, с их романтической коллизией одиночества героя, его отверженности, утраченных иллюзий и пессимизмом жизненного пути, ведущего к смерти и кладбищу, - вполне соотносится и с плетневской "харизмой", и с тем, как выдающийся музыкант ощущает себя на современном рынке концертной жизни с ее бесконечным агоном виртуозов и жесткой терминологией - "прибыль-продукт". Плетнев в эти "игры" не играет и намеренно выступает в отдаленных, не центральных залах, куда публика вынуждена иногда добираться на перекладных. Постоянным аншлагам на его концертах это обстоятельство не мешает. Так было и в новом зале "Филармония-2", где Михаил Плетнев выступал впервые.
Главное, что подарил публике Плетнев на своих концертах - это пиано: уже забытое - тихое, более тихое, еще более тихое, почти неслышимое, воздушное, бесплотное - пиано, которое услышать в сегодняшних концертных залах почти невозможно. Это пиано Плетнева было на грани чуда: оно трепетало в нежной музыкальной ткани первой шубертовской песни "Чужим пришел сюда я, чужим ухожу", которую Плетнев с баритоном Штефаном Генцем исполняли, словно боясь спугнуть сам феномен звука, всплывающий в миражах памяти героя, это пиано застывало тихими "каплями слез", переходя в хрупкое нежное анимато в воспоминаниях героя о своей давней возлюбленной ("Оцепенение", "Липа"), бесплотно растворялось на педали в песне "Отдых". Шубертовский путник у Плетнева и Генца не исповедовался и не переживал собственную жизнь, а словно вглядывался куда-то, уже находясь по ту сторону, за оградой кладбища, и пугаясь обступающих его призраков далекой уже собственной жизни. С шопеновской траурной мерностью тихо постукивало остинато в "Путевом столбе", хоралльность просвечивала в плетневском пианиссимо "Мнимого солнца", пока наконец звук рояля не истончился в печальном рефрене финальной "Шарманки".
Если плетневское пиано в шубертовском "Пути" звучало тихим реквиемом страдающей человеческой душе, то в Органной прелюдии и фуге Баха это пиано словно сняло пышные "облачения" фортепианной обработки Листа, заставив вслушиваться в совершенную баховскую полифоническую структуру, точную, как математические формулы. В Григе плетневское пиано уже струилось бесплотной красотой "ноктюрна" во второй части Сонаты ми-минор и возвращалось к скорбному реквиему в Балладе на норвежские темы. И даже с ювелирной точностью соединяло григовскую "троллевскую" ритмику с артикуляциями джазового формата.
И в этом же тихом, "пианном" формате прозвучали три сонаты Моцарта (ре мажор, K. 311, до минор, K. 457, фа мажор, K. 533). Здесь можно было вспомнить только Моцарта Горовица с его ускользающей красотой звука на пианиссимо. У Плетнева же пианиссимо полностью заполнило моцартовский текст, истончило до "бисера" все его пассажи, превратило в кружевоего аккорды, высветлило всю моцартовскую драматургию, зазвучавшую вдруг как непрекращающаяся сияющая звуковая бесконечность, тот совершенно над-мирный моцартовский текст, который считается чудом музыки. И Плетнев владеет ключом к этому чуду - пиано.
Справка "РГ"
Следующие концерты "Большого фестиваля РНО" состоятся в Концертном зале имени П.И. Чайковского. В программе опера "Эрмиона" Дж. Россини (дирижер Альберто Дзедда) - 14 сентября; оратория Ийзефа Гайдна "Сотворение мира" (дирижер Михаил Плетнев), 18 сентября; "Классическая музыка в 3D" (дирижер Владислав Лаврик), 23 сентября; "Иоланта" П. Чайковского, 26 сентября (дирижер Михаил Плетнев).