Николай Николаевич, пытаюсь понять вашу тягу к бесовщине. То вы снимаете "Мелкого беса" Сологуба, то про Шаламова во время всеобщей "бесовщины", то "Монаха и беса".
Николай Досталь: Должен сказать, не чувствовал и сейчас не чувствую внутри себя никаких предпосылок к исследованию этой темы. Ведь как появился "Монах и бес". Я снимал "Раскол" недалеко от Нило-Сорской пустыни в Вологодской области, где узнал про подвижника первой половины XIX века Ивана Семеновича Шапошникова, несшего послушание в этом монастыре. Мне понравился этот образ: убогий, хромой, праведник, жил на кухне. В "Монахе и бесе" говорится про шум, как будто жернова по полу катаются. Это я в житии про Шапошникова вычитал, у него из кухни все время слышался шум, что-то там у него гремело, каталось… Потом я оказался в Великом Новгороде и там узнал об Иоанне Новгородском, святом XII столетия, который однажды молитвой поймал беса в рукомойнике и обещал отпустить, если тот свозит его в Иерусалим. Вот эти два жития легли в основу сценария. А кто лучше всего мог бы передать всю эту гоголевскую чертовщину? Юрий Арабов. Так что все случайность.
Но вы не обратили бы внимание на жития, если бы внутренний локатор не был настроен на эту волну.
Николай Досталь: Не знаю, некое сознательное выстраивание своей фильмографии мне не свойственно. Я ничего не придумываю специально. Все складывается само собой. Случайно же, по сути, родился, например, "Раскол". Я снимал "Завещание Ленина" о Шаламове, у него прочел замечательное стихотворение об Аввакуме. Меня протопоп заинтересовал, я мало о нем чего знал. Мой брат предложил петербургскому автору Михаилу Кураеву написать историю. И так как-то сомнулось, что после Шаламова возник "Раскол", а на съемках "Раскола" заинтересовался Иоанном Новгородским и Иваном Семеновичем Шапошниковым. Не знаю, может быть, меня что-то и ведет, конечно. В конце концов, я не атеист. Я человек крещенный, но не воцерковленный, не соблюдаю посты, очень редко хожу на исповедь, к причастию, но могу допустить, что нечто необъяснимое в нашей жизни присутствует.
А вообще, если уж формулировать что-то общее про мое кино, то я снимаю, и хочу снимать фильмы о людях с необычной судьбой. Меня в первую очередь интересуют характеры этих людей, их поступки.
Теперь вы собираетесь снимать фильм об Александре I?
Николай Досталь: Есть такая задумка. Опять же, Юра Арабов написал сценарий "Тайна".
Тайна - это про ту легенду, что император, возможно, инсценировал свою смерть, оставил престол и стал старцем Федором Кузьмичом?
Николай Досталь: Совершенно верно. Сценарий победил на конкурсе Фонда кино. Победил-то победил, но продюсеров, желающих его снимать, нет - сценарий дорогой, все-таки историческое кино. А мне захотелось снять. Уж больно у Юры сценарий необычный - в нем, как в "Монахе и бесе", есть смешение жанров...
И детектив, в том числе?
Николай Досталь: Ну да. Из Петербурга в Сибирь инкогнито едет аля Фандорин с тайной миссией от Александра II, узнать - он это или не он.
С миссией от Александра II?
Николай Досталь: Федор Кузьмич умер в 1864-м году, когда уже 9 лет как царствовал Александр Николаевич. Так вот Юра накрутил вокруг этой истории свои "арабески", как в "Мертвых душах" у Лунгина. Так что получается детектив с мистической окраской. Герою все время палки в колеса ставят местные: монахи, мужчины, женщины. Оберегают Федора Кузьмича от назойливого "Фандорина", который зачем-то хочет встретиться со старцем, что-то узнать, пообщаться... А потом он возвращается в Петербург и у него незавидный выбор. Сказать, что это ОН - значит лишиться головы. Ведь при живом Александре I правит Александр II - крах престолонаследия. Сказать, что в Сибири не Александр I - значит стать лжецом перед лицом Истории. Материала хватит на 8 серий, так что, думаю, предложу проект какому-нибудь телеканалу.
Чем вам эта тема интересна?
Николай Досталь: Сразу оговорюсь: мы с Юрой считаем, что Федор Кузьмич - это и есть Александр I. А что касается темы, так ведь это же история о покаянии. Ведь даже если не он сам, своими руками убил отца, то все равно был причастен к убийству. Как он жил с этим грехом, вот в этом интересно покопаться. И потому что у каждого из нас есть свои скелеты в шкафу, будь он академик или фермер. Наверное, президент России дважды был на Афоне не ради любопытства. К сожалению, понятие "покаяние" сегодня в России как будто вычеркнуто. Но ведь это чувство крайне важно не только для человека верующего, оно для всех важно.
Но раз так, почему вы обращаетесь вновь к истории, а не к современному материалу?
Николай Досталь: Да я бы с удовольствием. Читаю такие сценарии даже из прагматических соображений - ведь на современную историю нужно денег гораздо меньше, и найти их легче. Но, увы, не попадается мне ничего интересного. Я даже Юре говорю: "У тебя же студентов во ВГИКе много, дай почитать их работы". А он ничего не дает. Знает, что я не переношу коньюнктуру, ложного пафоса...
А если бы это было что-то вроде "Острова" Соболева, по которому снял свой нашумевший фильм Лунгин?
Николай Досталь: Мне эта история не близка, все те чудеса, которые там случаются. В "Монахе и бесе" чудо только одно - когда монах вошел к Гробу Господню. Вышел бес оБЕСещенный, а монах, наоборот, избавился от своих недостатков - хромоты, заикания. А все остальное - не чудо, это все бес вытворяет, и постирушку странную, и рыбу гигантскую, и плот, который все уплыть не может. Я бы не взялся делать кино о святом. Иван Семенов сын такой же грешник, как все мы. Он старается быть праведником, и у него это получается. Финал мы оставляем открытым - не говорим, что бес стал человеком. Мы говорим, что ему дан шанс попытаться прийти к покаянию.
Любопытно, что в сценарии бес по имени Легион - этакий булгаковский Фагот, длинноволосый тип в круглых очках с перебитым правым стеклом. В фильме у него иной образ, куда более иконообразный.
Николай Досталь: Я увидел Георгия Фетисова в театре Анатолия Васильева и понял, что именно такой бес, похожий на Иуду на фресках, мне и нужен.
Как Георгий согласился на эту роль, ведь он был на Афоне.
Николай Досталь: Даже дважды. Но воцерковленность - это одно, а профессия - другое. А вот Тимофей Трибунцев, который сыграл монаха, на Афоне ни разу не был. И мне не довелось, к сожалению. Мы с Юрой Арабовым, когда работали над сценарием "Монаха и беса", хотели туда отправиться, но так до сих пор "надо, надо" говорим друг другу.
... Расскажу одну маленькую притчу. Как-то один монах вернулся в келью после трудового дня, изможденный, уставший. Подходит к койке и видит: на ней черт лежит, с рогами. Монах смотрит на него и думает: "Небось тоже устал, бедолага". И лег тихонечко под койку. И тут же бес пулей вылетел из кельи. И любовью можно бороться со злом. У нас говорят: добро должно быть с кулаками. А там, где кулаки, там уж война. И для меня нет ничего важнего этого смысла - любви к ближнему, любви вообще к миру. Что может быть актуальнее сегодня? Мы не часто об этом говорим, а надо бы.
Если вернуться к теме ассоциаций и аллюзий - одна сцена в фильме, на берегу моря мне напомнила сцену из "Маленьких трагедий" Швейцера, в основе которой - пушкинский стих "Мне скучно, бес..."...
Николай Досталь: Этой сцены я у Швейцера не помню, но вот что интересно - тень Пушкина у нас присутствует. На питчинге в Фонде кино обычно интересуются: какие у вашего кино есть референсы? Иначе говоря, удачные предшественники. Но если у фильма уже есть какие-то референсы, да еще удачные, мне не интересно снимать. Поэтому мы с Арабовым написали: авторы не знают никакого референса или в силу отсутствия информации или в силу больших амбиций. А потом мы узнали, что у нас есть референс, и какой - Пушкин! Лет в 14-15, совсем мальчиком, он написал поэму "Монах". Она неокончена, ее считают неудачной, но для нас важно, что он в ней описал историю монаха Панкратия, который поймал беса.
Может быть, вам и несвойственно сознательное выстраивание своей фильмографии, но то, что вы последовательно занимаетесь историей России - это факт. В конце концов и "Штрафбат" - об одной из страниц истории и гипотетический будущий фильм об Александре I. И я уже не говорю о "Расколе" или документальном фильме "Россия, ХХ век, взгляд на власть".
Николай Досталь: Если говорить о телевизионных фильмах, то там помимо художественной задачи была еще и просветительская. В большинстве своем мы вообще не знаем нашего прошлого. Конечно, надо, чтобы люди знали, кто такие старообрядцы, что такое раскол, что такое штрафные батальоны, кто такой Шаламов. Если про тот же раскол говорить, я ведь сам очень мало о нем знал. Стал читать про Аввакума, его произведения. Про царя Алексея Михайловича, про боярыню Морозову, которую все воспринимают по картине Сурикова грозной старухой, а на самом деле она была молодой красивой женщиной.
К тоже страдала не одна, а вместе с сестрой, о которой вообще никто не знает.
Николай Досталь: И я читал, узнавал. Больше меня, конечно, Михаил Кураев читал. 17-й век - век удивительный, бунтарский. Все знают про Стеньку Разина, а ведь были и Соляной, и Медный бунт, а главное - раскол.
И все-таки мне интересна не только сама история, сколько люди - тот же протопоп Аввакум, боярыня Морозова. Алексей Михайлович - интересный несправедливо забытый царь. Все говорят "Петр, Петр". А ведь многое из петровских деяний начинал еще Федор, его старший брат, умерший молодым. И вовсе не Петр I начал создавать российский флот, а его отец построил в Астрахани первый корабль. У нас вообще как историю знают? Был Иван Грозный, после него может быть вспомнят Бориса Годунова. А потом сразу - Петр I. А вот Алексей Михайлович где-то затерялся, может быть, именно потому, что старались тему раскола обойти стороной?
Солженицын говорил: "Если бы не было 17 века, то, может быть, не было бы и 1917 года". Он считал, что именно тогда пошла по всей стране трещина, последствия которой мы до сих пор расхлебываем. Ведь с какой легкостью народ поменял нательный крест на партбилет. Федор Михайлович Достоевский удивительно точно предощутил появление бесовщины в стране, но вот говоря о народе-богоносце, он явно ошибся.
Вас с братом воспитывала Наталья Николаевна Андросова, праправнучка Николая I...
Николай Досталь: Извините, перебью - воспитывала нас с братом сестра отца, а Наталья Николаевна относилась к нам, как к своим детям.
Известно, что Наталья Николаевна присутствовала на перезахоронении останков Николая II, его семьи и слуг. Вы читали дневники последнего царя? В которых он предстает весьма заурядной личностью?
Николай Досталь: Что-то читал, но недостаточно, чтобы судить о личности Николая II. То, что он очень любил свою семью, это очевидно. А каким было его царствование... Историко-политические оценки я давать не имею права, потому что не владею информацией. Ведь даже вводя Николая I в "Монахе и бесе", мы использовали только очевидные факты: что он ходил по Петербургу практически без охраны, его сопровождали всего четыре кавергарда. Что он спал на солдатской кровати. Что мог посадить в свою карету Бенкендорфа, хотя у шефа жандармов была своя карета, но царю приятно было общество Александра Христофоровича. А за что его называли Палкиным, осталось за кадром.
В отношении Николая II я лишь был удивлен, что его причислили к лику святых. Он ведь погиб уже не царем, а Романовым. Но сколько же Романовых, обычных граждан тогда убили! Не могу сказать - может быть, он это заслужил, может, нет. Опять же, может быть, отречение Николая II было ошибкой? Может быть, ему надо было бороться, а не отрекаться. Но и на это у меня нет однозначного ответа.
Но вы ведь снимали документальный фильм про Россию в XX веке...
Николай Досталь: Мы лишь отбирали документы, никому не давали оценок. Помню, как Алексей Баталов, который читал закадровый текст, говорил, что, вот, мол, мы так гордимся своими игровыми фильмами, а их через 50, 100 лет может быть уже не будут смотреть. И другое дело - хроника, документы. Вот это, действительно, надолго. Я рад, что мне довелось к этому прикоснуться.
Текст публикуется в авторской редакции и может отличаться от вышедшего в номере "РГ"
Кадры из фильма "Монах и бес"