Так вот. О других праздниках. Они, понятное дело, бывают разные. Семейные торжества и памятные даты, которые отмечает целое государство… Религиозные - разные у верующих разных конфессий… Или профессиональные, как день железнодорожника или даже день десантника, например.
Международные, как, скажем, день защиты детей или день международной солидарности трудящихся, учрежденный конгрессом II Интернационала аж в 1890-м году в память о казненных рабочих, вышедших на демонстрацию с требованием 8-часового рабочего дня. Общее у них всех то, что они объединяют людей, а для объединения нужно совместное повторение одних и тех же действий. Иначе говоря, праздник - это территория публичная. Время выхода "на люди"…
Собственно, Александра Шевченко как художника интересуют, разумеется, не праздники сами по себе, а как раз этот момент - проявления частной жизни в растворителе общего действия. Иногда его персонажи настолько растворяются в этом самом общем действе, что и сами не рады. Как, например, двойники Ленина и Маркса - в картине "Собачья работа" (2009), статисты из массовки, загримированные под героев из серии ЖЗЛ. Позируют немолодые дядьки перед туристами, оглядываясь устало на художника, стоящего в отдалении. И, наоборот, общность хористов, выступающих самозабвенно на сцене скромного клуба под кумачовым лозунгом, оттеняется своеобразием их типажей. При этом Шевченко избегает равно и гротеска, и пафоса. В первом случае комедийность ситуации смягчается теплотой сочувствия персонажам, во втором - спасает подчеркнуто скромный фон и якобы простодушие наблюдателя, который всегда рад спрятаться за безымянным зрителем в третьем ряду или случайным прохожим.
Художник, который притворяется фланером, который оттачивает наблюдательность и умение схватывать позы, жесты почти с фотографической точностью, - это, конечно, продолжение французской традиции. Шевченко заметил как-то в том духе, что, мол, если, правда, что поскреби русского - найдешь татарина, то русского художника и скрести не надо - французское искусство впитано с младенчества и школьных лет. В работах самого Шевченко влияние Альбера Марке, Анри Матисса, отчасти - и Эдуарда Мане, впрочем, не столько в любви к городским сюжетам и пространству города, сколько в живописной гамме, выверенной композиции, том балансе лирического и рационального начала, что числят среди родовых черт французского искусства. Изысканную живописную гамму города на Сене Шевченко обнаруживает даже в московских зимних пейзажах ("Моссельпром", 2015), не говоря уж о весенних и летних набережных ("Фланер", 2015).
Этот "парижский" флёр, который Шевченко дарит самым простым сюжетам, создает ту дистанцию, что помогает увидеть наши "домашние" радости зимних улиц чуть отстраненно, с теплым юмором. Хемингуэй написал когда-то, что Париж - это праздник, который всегда с тобой. Шевченко же открывает "праздничность" нашей обычной жизни средствами чисто живописными, позволяя увидеть нынешнюю Москву или Малоярославец, тем же взглядом, что мы приберегаем для Люксемсембургского сада или променада в Ростоке. В этом смысле даже использование банальной ситуации фотосъемки (а что сегодня может быть банальнее туристического снимка?) у Шевченко оказывается маркером той самой границы между повседневностью и "особым случаем", которым хочется, как минимум, поделиться с френдами в сетях.
Кстати, о домашних радостях. Если пространство большого города - вроде подиума, на котором все оказываются статистами и моделями, то уют домашнего мира у Александра Шевченко оттеняется теплом "Песни" (2007), трагикомическим финалом карточной игры ("Козырной туз", 2009) или пленительным фатовством гитариста, чарующего милых сотрапезниц ("Жестокий романс", 2005), где каждый - в главной роли… Фактически перед нами еще и камерные мизансцены непрекращающегося спектакля в театре по имени жизнь. С этой точки зрения, работы Шевченко неожиданно сценичны, отсылая не только к высокой живописной традиции, но и к "низкому" языку набросков, раскадровок к неизвестному фильму. Это язык яркого "зрелища", который нежданно дает себя знать в приватном пространстве, уравновешивает лирическую интонацию картин.
Наконец, "Новый год и другие праздники" в версии Александра Шевченко становятся праздниками, когда в них вложено тепло труда и любви. Ну, примерно, как в "луковскую игрушку", названную так художником по имени столичного переулка, где у него была мастерская. Выпиленные из дерева, раскрашенные акрилом, эти игрушки, представляют знакомых всех персонажей - девочку с прыгалками, скейтбордиста или мальчика в валенках, лепящего снежную бабу… Мы пробегаем мимо них, не догадываясь, что драгоценность каждого мгновения жизни само по себе праздник. Художник создал памятник им - в игрушках. А значит - вернул их обратно, в жизнь. Чтобы и мы порадовались.